благоприятствует. В мутной воде рыбка ловится лучше всего: когда девушка взволнована, можно рискнуть на многое и с успехом… Я отвечаю на ее поклон возможно вежливее и скромнее и продолжаю сидеть, любуясь моим видом, но не выпуская из виду и ее. Следовать за ней сейчас же было бы опрометчиво… Она могла бы счесть это за навязчивость, и тогда — пиши пропало! Теперь же я на хорошем счету, мое вежливое внимание наверное подействовало на нее. Пусть прогуляется в последнюю комнату, там нет никого, это я отлично знаю. Уединение будет для нее кстати — среди шумной толпы она чересчур волнуется, а оставшись одна, успокоится. Спустя некоторое время я зайду туда, en passant. Я имею право заговорить с ней еще раз: она у меня в долгу, за ней еще «спасибо». Она сидит. Бедняжка! Какая она грустная, на ресницах дрожат слезинки. Заставить девушку плакать! Возмутительно! Но будь спокойна, я отомщу за тебя; он узнает, что значит заставлять себя ждать. Какая она хорошенькая теперь, когда встречные ветры сомнения и надежды улеглись в ее взволнованной душе. Она притихла. Все существо ее дышит тихой грустью. Прелестное дитя! Она было надела дорожное платье, отправляясь в поиски радости, и вот это платье служит теперь символом печали — радость скрылась от нее! Она как будто навеки простилась с любимым человеком… Бог с ним! Все идет прекрасно, минута самая подходящая… Я сделаю вид, будто предполагаю, что она искала своих родных или знакомых… Надо, чтобы каждое слово дышало теплым участием и гармонировало с ее настроением — так мне удастся вкрасться к ней в доверие… Ах, черт его побери! Он тут как тут! Экий увалень! Я только что подготовил почву, как следует… Ну, кое-что я все-таки извлеку из всего этого! Мне ведь нужно было лишь слегка коснуться сферы их отношений, потом уж я сумею пробраться в середину и занять там свое место. Встретясь со мной впоследствии, она невольно улыбнется — как же, ведь я вообразил, что она искала своих знакомых, тогда как… Улыбка эта сделает меня в некотором роде участником ее тайны, а этим нельзя пренебречь. Спасибо, дитя мое, улыбка твоя для меня дороже, чем ты думаешь: она уже начало, а начало труднее всего. Теперь мы немного знакомы, и знакомство это основано на пикантной встрече. С меня довольно… пока! Вы не останетесь здесь больше часу, а часа через два я буду знать, кто вы, иначе для чего же существуют домовые книги?

9-го

Разве я ослеп? Внутреннее око души моей потеряло свою силу? Я видел ее, образ ее сверкнул передо мной, как метеор, и исчез. Все силы души моей сомкнулись в страстном напряжении, но они бессильны вновь вызвать этот дивный образ… Если когда-нибудь я встречу ее — мой глаз найдет ее и среди тысяч! Но теперь она исчезла… и мой внутренний взор напрасно стремится догнать ее своим пламенным желанием. Я гулял по Langelinie, не обращая ни малейшего внимания на окружающее, но мой зоркий глаз не пропускал ничего… Вдруг взор мой упал на нее… Он впился в нее, остановился неподвижно, не повинуясь больше воле своего господина. Напрасно хотел я заставить его рассмотреть чудное явление, он смотрел и — не видел ничего. Как фехтовальщик, бросившийся вперед с поднятым оружием и окаменевший в этом положении, взор мой замер на одной точке. Я не мог ни опустить, ни поднять, ни обратить его вовнутрь, я не видел ничего потому, что слишком пристально смотрел. Единственное воспоминание, унесенное моим взором, — ее голубая накидка; вот что называется 'поймать облако вместо Юноны'. Она ускользнула от меня, как Иосиф от жены Потифара, оставляя мне лишь накидку! С ней шла какая-то старуха, вероятно мать. Эту старуху я могу описать с головы до пят, хотя вовсе не смотрел на нее, а лишь случайно скользнул по ней взглядом. Так всегда бывает: девушка произвела на меня сильное впечатление — и я забыл ее; старуха ни малейшего — ее я помню.

11-го

Душа моя все бьется в той же путанице противоречий. Я хорошо знаю, что я видел, но знаю также, что я забыл виденное. Остаток воспоминания не служит для меня отрадой, а лишь воспламеняет жгучую боль желания. Мое сердце, моя душа требуют этого образа, требуют с таким необузданно-страстным порывом, точно вся моя жизнь поставлена тут на карту. Но он не является! Я готов вырвать свои глаза за их забывчивость!.. Лишь в те минуты, когда в обессиленной страстным возбуждением душе воцаряется наконец тишина — воспоминание и воображение набрасывают мне какие-то едва уловимые очертания, но они не воплощаются в образ… Они бледнеют и расплываются, едва я захочу перенести их на фон действительности… Они как узор тончайшей ткани, более светлый, чем фон, невидимы отдельно — для этого они слишком эфирны и светлы. Странное вообще душевное состояние я переживаю, но в то же время и приятное: оно приятно и само по себе, и потому, что дает мне радостную уверенность в том, что я еще сохранил свежесть и молодость души и сердца. В последнем меня убеждает также и то, что я всегда ищу свою добычу среди молодых девушек, а не женщин. В замужней женщине меньше естественной непосредственности, больше кокетства; отношения к ней ни прекрасны, ни интересны, а лишь пикантны. Пикантность же, как известно, всегда — последний ресурс. Да, не думал я, что вновь буду переживать первую любовь девственно-нетронутого сердца, вновь утопать в море сладких восторгов и поэтических грез этой любви!.. Да, я, как говорят пловцы, получил «старика». Тем лучше, тем больше обещают мне наши будущие отношения!

14-гo

Едва узнаю себя… В моей взволнованной, как море, душе бушует буря страсти. Если бы кто-нибудь мог видеть мое сердце, взлетевшее, как легкий челнок, на самую вершину водяного хребта и готовое низвергнуться с нее в бездну, то подумал бы: еще минута, и пучина поглотит его. Но он не увидит, что на самом верху мачты сидит одинокий матрос на вахте… Бушуйте же, дикие силы, вздымайтесь, мощные волны страсти, бросайте пену к облакам — вы не в силах сомкнуться над моей головой! Я сижу гордо и спокойно, как горный дух на вздыбленной скале! Я не могу найти точки опоры в моей душе, как чайка, вьющаяся над пенящейся поверхностью моря. Но такое волнение — моя стихия, я созидаю на ней свои планы, как Alcedo ispida вьет гнездо на волнах морских. Индейские петухи взъерошиваются при виде красного цвета, я — при виде голубого. Но глаза мои часто вводят меня в горький обман: надежды терпят иногда крушение на голубом мундире жандарма.

20-го

Надо обладать терпением и покоряться обстоятельствам — это главные условия успеха в погоне за наслаждением. По всей вероятности, я не скоро добьюсь свидания с девушкой, наполняющей все мои помыслы до такой степени, что тоска о ней не ослабевает со временем, а находит себе все новую и новую пищу. Буду тихо и спокойно выжидать. Чувство такого смутно-неопределенного, но сильного волнения не лишено своего рода очарования. Я всегда любил в тихую лунную ночь лежать в лодке на одном из наших чудных озер. Спустишь паруса, сложишь весла, снимешь руль, ложишься во всю длину на дно лодки и устремляешь взор в необъятную синеву неба. Волны слегка качают лодку на груди своей… быстро несутся облака, гонимые ветром… серебристая луна то исчезает за ними на мгновение, то выплывает вновь… мир и тишина воцаряются в моей душе. Волны баюкают меня; плеск их — монотонная колыбельная песня; быстрый полет облаков, игра света и тени уносят меня далеко от действительного мира, и я грежу наяву… Так и теперь сяду я в челнок ожидания, спущу паруса, сложу весла, тоска и нетерпеливое ожидание будут качать меня все тише и тише… и убаюкают, как дитя. Надо мной необъятный свод неба — надежды, ее образ проносится перед моим взором, как поминутно исчезающий образ луны… Какое наслаждение

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату