рядом с нею, чтобы служить подножием ног Господних. Ослик этот – как бы игрушечный, да и все такое же – милое, детское:

из уст младенцев и грудных детей Ты устроил хвалу (Мт. 21, 16), —

детское, райское, не как в настоящем железном веке войны, а в Золотом веке мира, бывшем и будущем.[704]

Осанна Сыну Давидову! —

первый, может быть, воскликнул узнавший – увидевший слепец Вартимей. И одного этого клика довольно, чтобы подхватила его вся толпа, как искры одной в сухом лесу довольно, чтобы вспыхнул пожар.

И впереди идущие, и сопровождающие (все) восклицали:

Осанна!

Благословен Грядый во имя Господне!

Благословенно грядущее во имя Господа царство отца нашего Давида.

Осанна в вышних! (Мк. 11, 9–10.)

Главное, однако, слово: «Мессия», «Христос», – умолчано, может быть, потому, что слишком для них свято и страшно.[705] Поняли сердцем, хотя бы только на миг, тайну сердца Господня: почему велел Он ученикам Своим, еще в Кесарии Филипповой, по исповедании Петра, никому не сказывать, что Он – Христос, Царь (Мт. 16, 20). Но другую, глубочайшую тайну сердца Его не поняли: почему не может быть Иисус Христом, Царем, в их смысле; владыкой рабов не может быть Освободитель.

Я не называю вас рабами: ибо раб не знает, что делает господин его; но Я назвал вас друзьями, потому что сказал вам все, что слышал от Отца Моего. (Ио. 15, 15.)

…Раб не пребывает в доме вечно; вечно пребывает сын.

…Если же Сын освободит вас, то истинно свободны будете. (Ио. 8, 35–36.)

Иисус еще не Христос – в жизни; только в смерти – воскресении будет Христом.

Жертву, когда ведут на заклание, венчают, – так и Его: только терновым венцом будет увенчан; только через Лобное место, Голгофу, взойдет на престол.

Тайну Вшествия Господня, глубочайшую и особенно близкую нам, людям «второй Атлантиды», возможной гибели второго человечества, – угадывает лучше всех евангелистов Лука.

В радостных кликах Вшествия люди повторяют ангельскую песнь Рождества:

Слава в вышних Богу! Gloria in excelsis! (Лк. 2, 14) —

как будто зовут небожителей участвовать с ними в величайшей радости земли.

Хвалите Господа с небес,

Хвалите Его в вышних,

Хвалите Его все Ангелы Его! (Пс. 148, 1), —

этот зов земли будет услышан на небе: небо на землю сойдет; в Сыне – Отец «примирит с Собою все земное и небесное» (Кол. 1, 11), да будет царство Божие на земле, как на небе.[706]

Люди повторяют ангельскую песнь почти дословно, но не совсем.

Мир на небе и слава в вышних,

люди поют на земле, а на небе – Ангелы:

слава в вышних Богу и мир на земле, в людях доброй воли,

(Лк. 2, 14).

Это значит: будет мир на земле, как на небе, если только люди пожелают мира. Но вот не пожелали. Царь мира с неба на землю сошел, и люди не узнали Его. «Мир на земле» – не смеют сказать: слишком хорошо знают, увы, что все еще на земле война. Но все-таки радуются так, как будто вечный мир уже наступил. Только тень его прошла по земле; но люди знают, что все железо войны растает некогда перед этой тенью, само как тень.

Первый на земле праздник вечного мира – вот что такое Вшествие Господне в Иерусалим – единственный на земле Град Мира («Салим», schalem, значит «мир»).

Просите мира Иерусалиму… Мир да будет в стенах твоих! (Пс. 121, 6– 7.)

Все цари земные входят в Град человеческий с мечом:

все, сколько их ни приходило до Меня, суть воры и разбойники. (Ио. 10, 8.)

Царь мира единственный – Он, Сын человеческий; не было другого и не будет, от начала до конца времен.

…Мир оставляю вам, мир Мой даю вам; не так, как мир дает, Я даю вам (Ио. 14, 27).

«Мир Божий», pax Dei, против «римского мира», pax Romana, – вот всемирно-исторический смысл Вшествий.

«Мир, мир дальним и ближним», – говорит Господь. (Ис. 57, 19.) Тогда истреблю колесницы и коней боевых, и сломан будет бранный лук. И возвестит Он мир народам. (Зах. 9, 10.)

Перекуют мечи свои на плуги и копья свои на серпы; не поднимет меча народ на народ, и не будут более учиться воевать. (Ис. 2, 4.)

Там, на горе Вифсаидской, Иисус дал людям хлеб, умножил хлеба, а здесь, на горе Елеонской, дал мир; голод победил там, а здесь – войну, оба ига тягчайших сломал на шее рабов Освободитель.

Но вечного мира и хлеба лишь тень прошла по земле: может быть, это было и будет, а может быть, и не было – не будет. В этом-то «может быть» – вся агония Его Страстей и наших. Вшествие Господне в Град человеческий – всех человеческих мук, всех агоний всемирной истории – все еще недосягаемая цель.

И когда приблизился к городу, то, глядя на него, заплакал о нем, и сказал: о, если бы ты хотя в сей твой день узнал, что служит к миру твоему! Но это сокрыто ныне от глаз твоих.

Слово это, о мире, всем городам земли – всему Граду человеческому – сказано.

Радуются люди, поют, а Господь плачет. Дважды плакал: там, над могилою Лазаря, – о человеке, и здесь, над могилою Города, – о человечестве.

«О, если бы и ты – весь род человеческий – узнал, что служит к миру твоему!» И тотчас же после этого слова о мире – слово о войне:

ибо придут на тебя дни, когда враги твои обложат тебя и стеснят тебя отовсюду, и разорят тебя, и побьют детей твоих в тебе, и не оставят в тебе камня на камне за то, что ты не узнал времени посещения твоего. (Лк. 19, 41–42.)

Сказано и это слово, о войне, всему человечеству.

«Час был поздний», вечерний,

, по исторически точному, вероятно, воспоминанию одного из двух очевидцев, Петра – Марка (11, 11), а по воспоминанию другого очевидца, Иоанна (12, 28–29), вечер был грозовой.[707]

Если грозовая туча, как это часто бывает весной на Иерусалимских высотах, надвинувшись с востока, от