Звуки глубокого мягкого голоса вызвали дрожь, пробежавшую по спине Уинсом. Ошеломленная девушка взглянула на свернутую ткань и, вскрикнув от радости, прижала ее к груди:
– О, как прекрасно! – выдохнула она, зарывшись лицом в мягкую материю, еще, казалось, источавшую слабый запах овечьей шерсти. Чудесный красный цвет отбрасывал пламенные отблески на ее щеки. Девушка подняла отрез сукна, поглядела на свет, восхищаясь искусным переплетением нитей и тонкой работой. – Как прекрасно, – снова прошептала она, глядя на подарок.
Бренд наблюдал за девушкой, завидуя ткани. Он все бы отдал, лишь бы она так же нежно ласкала его.
Наконец Уинсом опомнилась, пришла в себя и спросила:
– Где ты взял это, Бренд?
Викинг улыбнулся. Она прекрасно научилась выговаривать норвежские слова!
– Выменял, – пояснил он. – Крестьянка, известная своим умением ткать, с радостью взяла две тюленьих шкуры за сукно. Я увидел отрез и подумал, что тебе понравится.
Правда, на самом деле это было совсем не так легко. Везде, на всех фермах, где Бренд справлялся о Торхолле Храбром, он просил хозяек показать сотканную ткань. Но фермерши, в основном, красили ее в голубой и коричневый тона. Бренд сумел отыскать даже фиолетовый и желтый, многие вообще не красили материю, но красный так и не попался. По-видимому, у гренландцев этот цвет был не в чести. Только в последнем месте его ждала удача. Бренд набрел на маленькую усадьбу, где жена фермера, молодая энергичная женщина, шила одежду для себя и детей из ярких желтых, оранжевых и красных тканей.
Обрадованный Бренд приложил немало усилий, чтобы выпросить у хозяйки самый лучший отрез сукна. Кроме того, Бренд ухитрился упросить фермершу расстаться с красивыми красными и розовыми ленточками, но их он решил отдать Уинсом в другой раз.
Он улыбнулся про себя, подумав, как будет счастлива девушка, когда увидит ленты. Они так украсят ее наряд и волосы! Может, он отдаст ленты, когда найдет Торхолла и устроит что-то вроде праздника в честь великого события.
Когда немного времени спустя он поднялся, чтобы отойти, молчание между ними уже не было таким напряженным.
Уинсом с тихой грустью смотрела вслед Бренду, не понимая больше, как относиться к нему. Он был непростым человеком. Иногда Уинсом сомневалась, что именно он привел врагов в ее деревню. Может, Бренд ничего не знал… Она вспомнила, как он пытался развернуть судно, чтобы спасти упавшего за борт матроса. Бренд Бьорнсон был храбр, но не безрассуден, заботился о команде и справедливо обращался со своими людьми. Он делал ей подарки…
Уинсом прижала к груди красную ткань. О, она просто не знала, что и думать! Его щедрость говорила о благородном характере, разве не так? Или он что-то хотел от нее?
Девушка нахмурилась, внимательно изучая материю в тусклом вечернем свете. Как хотелось сшить из нее платье! Никогда она не видела ткани красивее.
Она потерлась носом о сукно, представляя, как будет выглядеть в чудесном наряде. Ах, если бы можно было понять, что у Бренда на уме, Уинсом с радостью и без тревожных мыслей приняла бы дар. Но под конец, еще раз вдохнув запах шерсти, она все-таки решила смастерить платье. То, что сотворил или не сотворил Бренд, не имеет никакого отношения к красоте ткани. Она вполне может и в одиночестве наслаждаться великолепным даром! Что касается Бренда Бьорнсона, придется присмотреться к нему. Может, она ошибалась. Может, он не такой плохой человек, как она вообразила. Нужно выждать, и тогда все станет ясно.
На следующее утро, сердечно распрощавшись с семейством Ока, путешественники отправились в Готеб. Арни было особенно тяжело покидать фьорд, где царила и правила смеющаяся голубоглазая Турид. Когда судно выходило из узкого залива, Арни стоял на корме и усердно махал одинокой фигурке, оставшейся на берегу. Сердце Уинсом дрогнуло. Она сама мечтала узнать, каково это – любить так горячо, знать, что кто- то отвечает на ее чувство и не захочет расставаться с ней, а будет стоять на корме и лихорадочно махать рукой, пока она не скроется из виду.
ГЛАВА 21
На борту корабля по пути в Готеб
Путешествие в Готеб, западное поселение Гренландии, проходило без особых событий. Драккар, подгоняемый попутным ветром, весело несся по волнам. Солнце ярко светило, туман спускался редко, и Арни не увидел ни одного айсберга.
Уинсом продолжала заучивать новые слова, узнавая их у Арни, и усердно трудилась над красной тканью. Сначала она завернулась в сукно, собирая его и подхватывая то в одном, то в другом месте, что-то бормоча про себя. Потом разложила отрез на палубе, подальше от глаз команды, и острым ножом, взятым у Олафа, раскроила материю, взяв за образчик кожаное платье. Правда, Уинсом долго не решалась сделать первый надрез и совсем было потеряла мужество при мысли о том, что может испортить сукно, но все же, наконец, набралась храбрости, притворившись, что перед ней всего-навсего оленья шкура, и мысленно отметив, где у оленя должны быть ноги. Это оказалось легче всего, потому что Уинсом привыкла шить одежду из кожи.
Ловко орудуя толстой иглой, добытой тем же Олафом, Уинсом что-то напевала, радуясь, что скоро наденет новый наряд. Самым трудным оказалось сделать бахрому, которой индеанки обычно украшали вырез и рукава. Ткань была слишком мягкой, но Уинсом старалась как могла.
Она пришила бахрому и приложила платье к груди, критически осматривая свою работу. Нет, некрасиво. Бахрома должна лежать на груди гладко, а она вся скрутилась, вывернулась в разные стороны и выглядит неряшливо. Что делать?
Уинсом задумчиво потерла подбородок. В это мгновение низкий мужской голос вернул ее на землю.
– Очень красиво, Уинсом. Мне нравится. Такое красное!
Бренд улыбался прекрасной женщине, нерешительно прижимавшей к груди платье. Уинсом улыбнулась в ответ, слегка покраснела, чувствуя, как становится жарко щекам, и поспешно отвернулась. Она израсходовала слишком много красной охры, и теперь на лице почти не было краски: нужно экономить, запас почти иссяк. Она вновь вспыхнула, испытывая на этот раз угрызения совести, потому что хотела
