— Когда Никлас прижимает меня к себе, касается щекой моей щеки…

— И что же? — с интересом спросила Виллему.

— Тогда я чувствую, что не смогу остановить его, если он захочет чего-то большего.

Виллему почувствовала тоску: ей тоже захотелось пережить нечто подобное.

— Значит, вы бывали близки?

— Ах, да! Однажды мы чуть было не… Нет, я не хочу говорить об этом. Это для меня священное воспоминание.

— Понимаю. Нет, так далеко мы с Эльдаром не заходили. Он был немного диковат, ты же знаешь.

Но выражению лица Ирмелин она поняла, что ей никогда не нравился Эльдар. Она удивилась, что теперь ее это не трогает, тогда как раньше она приходила в ярость, если кто- то морщил нос при виде него. Значит, ее любовь умирает? Значит, она сама оказалась такой нестойкой?

— Я написала Доминику, — без всякой связи с предыдущим сказала она.

— Об Эльдаре? — удивилась ее подруга.

— Нет, совсем не о нем.

— Но почему ты написала именно ему? Между вами всегда была неприязнь.

Виллему ухватилась за эту мысль.

— Да, но именно поэтому я и написала ему. Чтобы положить конец всяким препирательствам и поддразниваниям. Но он не ответил мне, — удрученно добавила она.

— Я так и думала. Он живет своей жизнью. Возможно, он уже женился, ведь он так хорош собой.

Это был кинжал в сердце Виллему. Доминик — женат? Это было бы для нее печальной новостью.

— В таком случае, мы об этом узнали бы, — еле слышно произнесла она.

— Вовсе не обязательно, — бессердечно продолжала Ирмелин. — Почта работает из рук вон плохо.

Эти слова снова вонзились кинжалом в ее сердце и вместе с тем утешили ее. Если почта работает плохо, еще есть надежда получить от Доминика ответ.

Ирмелин глубокомысленно произнесла:

— Никлас, Доминик и ты. Я всегда была лишней. Ах, как бы мне тоже хотелось иметь такие же желтые глаза! Чтобы быть с вами! Но я простая смертная.

Виллему была иного мнения. Но на этот раз она вдруг почувствовала безмерную гордость за свою принадлежность к избранным.

— Интересно, с чем все это связано? — продолжала Ирмелин. — Никлас считает, что все дело в заклятии…

— Это в самом деле так, — уверенно произнесла Виллему. — Хотя мы и не из злых.

— Я этого и не говорю. Никлас утверждает, что…

— Что же?

— Я не имею права говорить об этом. Виллему схватила ее за руку.

— Я имею право об этом знать! Я пребываю в той же нерешительности, что и он.

Ирмелин взглянула на пустое блюдо. Ее гостья по ходу разговора съела весь пирог.

— Нет, Никлас считает, что Тарье и Колгрим кое-что знали.

— О нас? Но ведь они умерли задолго до нашего рождения!

— Нет, я имею в виду заклятие.

— Но об этом все мы знаем: о том, что они напали на след чего-то…

— Да, но Никлас занялся изучением этого, и он думает, что на чердаке что-то было спрятано — здесь, в Гростенсхольме.

— Я тоже слышала об этом.

— Но никто еще не искал там тайника. Никто не поднимался туда. Давай залезем туда, Виллему!

— На чердак?

— Не смотри на меня так удивленно! Ты боишься темноты?

Виллему действительно боялась темноты, но виду но подала.

— Тьфу ты! Пошли!

Темная лестница, ведущая на чердак, испугала ее. В детстве ей не разрешали подниматься по ней, поэтому она и боялась. Чердак в Гростенсхольме был сверхъестественным, жутким, колдовским миром.

Разговаривая об интимных вещах, она думала, не рассказать ли Ирмелин о том поцелуе Никласа. Хотя это был всего лишь пробный поцелуй, за которым не скрывалось никаких чувств. И она решила, что расскажет, ведь Ирмелин это только позабавит.

Ирмелин открыла скрипучую чердачную дверь: за ней начинался совершенно новый мир.

Несколько маленьких окошек пропускали на чердак слабый свет.

— Уфф! — шепотом произнесла она. — Это просто укромный уголок для целого полчища привидений!

Ее подруга была настроена более трезво.

— Во всяком случае, здесь полно пыли! Пошли, поищем!

Не сидят ли на балках, подпирающих потолок, колдовские кошки? Не лежат ли в старинных сундуках полуистлевшие скелеты? Не танцует ли здесь по ночам старая мебель, высвобождая днем место для всякой жути?

— Ирмелин, мне кажется, мы не должны…

— Эх, ты, Виллему! Вот уж не думала, что ты струсишь, как заяц! Это же старинная обстановка семьи Мейден, к которой они с любовью прикасались своими руками!

— Но она расставлена в таком беспорядке! Неужели ко всему этому можно относиться с любовью? Эти вещи кажутся просто устрашающими!

— Неужели? Где же нам следует начинать поиски, по-твоему? Может быть, каждая из нас будет искать на своей половине чердака?

Виллему не обрадовало это предложение. И они принялись искать вместе.

— Под старинным корсетом вряд ли спрятаны сокровища Людей Льда! — сказала Виллему. — В этом пыльном кувшине тоже. А ты что-нибудь нашла?

— Какой-то чугунок. И рождественский наряд. Нет, здесь ничего не может быть. Пойдем в другой угол.

Когда они шли на другую сторону, Виллему схватила Ирмелин за руку.

— Мне кажется, мы здесь не одни.

— Не болтай глупости, пошли!

— Нет, мы не должны идти дальше! Что-то во мне противится этому.

Ирмелин пристально посмотрела на нее. В тусклом свете лицо Виллему показалось ей ужасно бледным.

— Что с тобой, Виллему?

Держа Ирмелин за руку, она потащила ее назад, к центру чердака.

— Теперь этого нет, здесь нам ничто не угрожает.

Они посмотрели в угол: в полумраке виднелся стол и стул с высокой спинкой, на котором висело покрывало.

— Уфф, не хотелось бы мне встретиться здесь с гростенсхольмским привидением, — дрогнувшим голосом произнесла Ирмелин. — Почему ты не решилась идти туда?

— Это не привидение, — неуверенно произнесла Виллему. — Это реальная сила. Столь же реальная, как штормовой ветер, огонь, гром, любовь… И это не злая сила, Ирмелин. Она только предостерегает.