— Кто столкнул меня туда. Меня ударили с такой силой…
— Я думала об этом, — сказала мать Марты. — Это было не привидение. В соседнем округе поговаривают о нападающей на людей лосихе. Может быть, это была она?
Виллему скептически отнеслась к этому предположению. Она запомнила этот удар в спину, а перед этим она слышала какой-то шорох в лесу. Лосиха? Вряд ли.
— Может быть, — коротко ответила она. Они встретили на дороге молодых братьев и двух работников из Линде-аллее.
— На ферме никого не оказалось, — пояснил один из парней. — Все пошли в гости к священнику.
— Ах, да, — сказала Виллему. — Я тоже должна была идти туда, я совсем забыла. В Гростенсхольме и Элистранде тоже никого нет дома. Если бы вы могли мне одолжить коня, чтобы доехать до дома…
Фермер согласился, и она, поблагодарив своих спасителей, поскакала домой.
Собственно, было лучше, что родители отсутствовали. Что она сказала бы им? Она еще не созрела для того, чтобы рассказать им о постоянных преследованиях.
Смертельно опасных преследованиях.
Злая, внезапная смерть опустошала гростенсхольмские леса. Любой человек, выехавший из Свартскугена, знал, что рискует жизнью. Люди из Воллера охотились за ними уже на протяжении пятидесяти лет.
А сами воллерцы? Они не осмеливались выходить из дома в одиночку, во всяком случае — без оружия. Они тоже готовы были убивать или быть убитыми. Как тот, кто поскакал из Воллера в Акерсхюс, рассчитывая на свой острый глаз и быстрого коня: конь вернулся домой один, с окровавленным седлом и порванной уздечкой. Или тот человек из Свартсконега, рыбачивший в одиночку на лесных озерах. Не надо было ему этого делать! Через девять дней всплыл его труп. На спине была ножевая рана, хотя нож был вынут.
И в эту кровную месть и междоусобицу была втянута Виллему! Из-за своей фатальной, бессмысленной юношеской влюбленности!
Виллему никогда не останавливалась на полпути: если уж она кого-то любила, то делала это основательно. А потом горько раскаивалась. Как теперь. Ах, как она жалела, что влюбилась в Эльдара Свартскугена! А еще больше — в том, что
Но она бросилась к его ногам.
Как все это печально!
Единственным утешением для Виллему было то, что он не увлек ее туда, куда хотел.
Она возненавидела его за то, что он сделал с Мартой, как, наверняка, со многими другими. Она даже не предполагала, что может кого-то так люто ненавидеть. На ресницах ее все еще висели слезы: она по-прежнему скорбела о маленькой Марте, встретившей единственную в своей жизни любовь, поверившей в нее. Последние мгновенья в омуте — что чувствовала она тогда?
Нет, Виллему не решалась думать об этом. Она сама пережила нечто подобное. И к тому же ее столкнул туда не возлюбленный.
«Да поможет Бог нам, влюбленным женщинам, — подумала она, — всем, влюбленным в безумных мужчин, отдающим им все и жертвующим ради них всем, а потом ставших для них мусором, на который не стоит и смотреть!»
Виллему не сочувствовала женскому полу, поскольку мысли ее чаще бывали заняты другими, более светскими вещами. Но бедная дочь Тубренна, Кристина, открыла ей глаза. Судьба же Марты взволновала ее.
Яростно смахнув слезы и глубоко вздохнув, она поскакала в Элистранд.
4
На столе в прихожей ее ждала записка. Мама Габриэлла писала ей крупным, размашистым почерком:
«Виллему!
Где тебя носит? По твоей милости нам снова придется искать отговорки, и священник вряд ли нам поверит. Когда же ты научишься быть внимательной к окружающим?
Тебе пришло письмо. Оно лежит в твоей комнате.
Мама».
Письмо? Ей?
Виллему тут же забыла все свои недавние страхи, забыла об угрызениях совести и о негодовании по поводу увещеваний матери — и бросилась по лестнице в свою комнату.
Там лежал запечатанный пакет. Заметно потрепанный, он, очевидно, долго был в пути. В те времена почтовое сообщение было недостаточно быстрым, хотя и систематическим, но время от времени связь прерывалась — когда письма пересылались по другому адресу, часто мешала непогода, в пути бывали нападения и все что угодно.
И вот теперь перед ней было то письмо, которого она ждала так долго! Она чуть не порвала его, развернув так быстро, что оно тут же снова свернулось — и все пришлось начинать сначала.
С чувством блаженной радости она опустилась на стул и стала читать письмо, написанное твердым почерком Доминика.
«Дорогая маленькая Виллему!
Если бы ты знала, как я был рад, получив от тебя письмо! Тысяча, тысяча благодарностей за то, что ты доверилась мне, хотя я так часто поддразнивал тебя все эти годы. Но на это у меня были свои причины, которых тебе не понять.
Виллему, меня очень напугало то, что произошло с тобой: что тебя хотели затоптать лошадью. Ты должна немедленно, не откладывая, сейчас же рассказать об этом своим родителям, если ты до сих пор этого не сделала. Ты просто сумасшедшая, если продолжаешь молчать об этом, ведь это может повториться!
С тех пор, как я получил твое письмо, я не нахожу себе места. Тебе нельзя больше оставаться здесь, если кто-то хочет убить тебя. Я опять отправляюсь по поручению, ведь я курьер Его Величества, как ты, наверное, знаешь, и когда пришло твое письмо, меня тоже не было дома, поэтому тебе пришлось так долго ждать ответа. Но в декабре меня снова вызывают в Акерсхюс, к Гюльденлеве, так что я смогу навестить тебя. Я переговорил с отцом и с матерью, и они будут очень рады, если ты поживешь некоторое время у нас, пока не минует опасность. Сам же я большую часть времени провожу вне дома, так что тебе не придется выносить мое присутствие, но я прошу тебя, попроси у дяди Калеба и тети Габриэллы разрешения! Я уверен, что они позволят тебе пожить у меня, когда узнают об опасности, которая тебе угрожает. Мне хотелось, чтобы ты приехала, здесь ты будешь в безопасности».
Поехать в Швецию? В дом к Доминику? О, она с восторгом сделает это! Теперь она знает, что делать: она расскажет родителям об обоих нападениях, чтобы не было больше никаких сомнений. Доминик указал ей выход.
«Так печально было узнать о Никласе и Ирмелин, которые не могут пожениться. Я разделяю твое огорчение — больше, чем ты думаешь, Виллему. Я воспринял эту новость так тяжело, что у меня просто нет слов».
Неужели? Она удивленно подняла голову, стараясь понять, что он имеет в виду, но так и не поняла.
«Ты пишешь, что у тебя видение о том, что Никлас, ты и я являемся избранниками чего- то страшного. Ты спрашиваешь, не было ли у меня подобных предчувствий. Да, были! Я знал об этом давно. Никлас тоже. Но мы еще не знаем, что это означает.
