тик необычайно красивых глаз — где же он это видел?
Нет, он не мог вспомнить.
Да, Терье Йолинсон был необычайно красивым человеком. Тем не менее, его присутствие было неприятно Эскилю. Может быть, причиной тому была грубость, сквозящая в каждом его движении, в интонациях его тихого, вкрадчивого голоса?
Однако он был настроен дружелюбно.
Он все время говорил тихо, словно боялся, что кто-то услышит его. Наверняка, в доме жил еще кто-то. Да, в кухне, в которой они разговаривали, было очень опрятно и красиво, здесь чувствовалась рука женщины.
— Конечно, я могу сдать комнату на несколько дней, — сказал Терье, изображая на лице очаровательно-хищную улыбку. — Комнаты в доме разные, все зависит от того, сколько ты мне заплатишь.
Эскиль, получивший обратно свои дорожные сбережения, благодаря вмешательству поверенного короля, тут же брякнул, что привык останавливаться в лучших гостиницах. Глаза Терье на миг расширились, в уголках рта появилась удовлетворенная улыбка.
— Лучше всего, если я смогу пожить в этом доме, — поспешил добавить Эскиль.
Терье явно был не в восторге от этого.
— Здесь по ночам плачет ребенок, — сказал он. — Это так надоедает. Я могу предложить тебе комнату и получше, юноша.
В доме Йолина? Прямо сейчас? Собственно, Эскиль не был еще готов к этому, он чувствовал себя разбитым усталостью и голодом.
— В данный момент мне нужно просто поспать, — с неуверенной улыбкой произнес он. — И детский плач мне вовсе не помешает. А если к тому же я смогу перекусить здесь, это будет просто великолепно, поскольку я уже не помню, когда ел в последний раз. Я плыл на весельной лодке почти весь день.
Он показал мозоли на ладонях. Терье озабоченно покачал головой, видя такое легкомыслие.
— Ладно, если ты удовольствуешься жалкой каморкой, ты можешь переночевать здесь. А утром мы поищем для тебя что-нибудь получше. Еду ты тоже получишь, а руками твоими мы займемся!
— Спасибо.
Вскоре Эскиль улегся в постель в столь же опрятной, что и кухня, комнатушке. Он был сыт и доволен, ладони его были перевязаны — и он моментально заснул.
Посреди ночи он проснулся от долгого жалобного крика, выражавшего невыносимые страдания.
Сев на постели, он прислушался.
И он различил еле слышный, утешающий женский голос. Это кричал ребенок, и Эскиль содрогнулся от жалости, почувствовав, как к горлу подступает комок. Как мог ребенок переносить такие страдания? Безутешные крики боли находили отклик в нем самом, словно это страдал он, и на глазах у него появились слезы сострадания.
Судя по всему, это был уже не грудной ребенок, голос у него был почти как у подростка. Женщина бормотала ласковые слова, пытаясь утешить его, но в голосе ее слышались отчаяние и безнадежность.
Открылась какая-то дверь, крики стали слышны громче. И тут послышался сердитый мужской голос:
— Ты, что, не можешь заткнуть глотку этому чертову мальчишке? У нас в доме гость!
Женщина что-то тихо и смиренно ответила.
— Тысячу раз я уже говорил тебе, чтобы ты дала ему дозу — и он затихнет навек! — произнес грубый мужской голос. — К чему ему все эти мучения, ведь все равно он не выздоровеет!
Женщина испуганно зашикала на него.
— Он может услышать тебя, Терье!
— Ну и что? Уж не думаешь ли ты, что он когда-нибудь выздоровеет? Дверь снова захлопнулась.
Эскиль долго лежал без сна, прислушиваясь к жалобному крику ребенка, который становился все тише и тише, пока, наконец, не прекратился.
Господи, что же это такое? Бедный, бедный ребенок! И бедные родители! У Эскиля появилось естественное желание чем-то помочь им. В подобных случаях каждый думает, что именно он может чем-то помочь. Хотя дело совершенно безнадежно.
Когда в маленькое окошко стал пробиваться утренний свет, Эскиль встал и вышел.
Было очень рано, траву во дворе покрыла роса. Он видел перед собой лишь малую часть двора, загроможденного сараями. Как бы там ни было, а Терье Йолинсон знал толк в хозяйстве. Все дышало если не благополучием, то, во всяком случае, усердием и деловитостью.
В соседнем дворе прокричал петух. Эскиль вошел в дом и снова лег.
Когда он проснулся, в доме уже вовсю шла работа. Он умылся, причесался, оделся.
Спустившись на кухню, он увидел там Терье. Он сидел за столом и подбирал с тарелки жир кусочком хлеба.
Эскиль пожелал ему доброго утра, и тот пригласил его сесть за стол. Стол был накрыт на три персоны. Поскольку одна из тарелок была уже использована, Эскиль придвинул к себе третью.
— Твоя жена уже позавтракала? — вежливо спросил он.
— Она не жена мне. Это моя невестка. Она пошла кормить ребенка.
— Вдова? — спросил Эскиль.
— Да. Моего брата. Я позволяю ей жить здесь, поскольку ей просто некуда податься. К тому же неплохо иметь в доме экономку. Ты хорошо спал?
— Как убитый, — соврал Эскиль. — Всю ночь.
Терье удовлетворенно кивнул.
В кухню вошла молодая женщина и вежливо поздоровалась. Лицом она была похожа на многих других обитателей Эльдафьорда, но глаза ее, в противоположность глазам Терье, излучали тепло, затуманенный скорбью юмор и волю к жизни — это делало ее очень симпатичной.
Судя по виду, ей было уже за тридцать. Она была красивой, с темными глазами… во всяком случае, они казались темными, хотя на самом деле были светлыми. Просто они были обведены темными кругами. Тем не менее, она не производила впечатление больной или истощенной.
Однако черты ее лица выражали скорбь.
— Так приятно видеть в доме гостя, — на одном дыхании произнесла она, — надеюсь, ты пробудешь у нас долго?
Прищурив глаза, Терье медленно произнес:
— Да, а собственно, зачем ты пожаловал сюда, юный Эскиль?
И снова он рассказал, как встретил когда-то человека, рассказавшего ему об Эльдафьорде и разбудившего его любопытство. И теперь он увидел сам: ожидания его были не напрасны, здесь все так заманчиво!
Наклонившись вперед, Терье взял со стола кусочек хлеба. И Эскилю послышалась угроза в его голосе, когда тот сказал:
— Что еще рассказал об Эльдафьорде этот человек?
Женщина, которую звали Сольвейг, замерла на ходу. Вид у нее был испуганный.
