– Кто знает, скажем, несколько тысяч крон. Карличек стоит недалеко от меня и слышит мои слова.
Когда уходит Скала, он шепчет мне с горящими глазами:
– Деньги она может спрятать на себе. Давайте пригласим женщину, чтобы она обыскала ее.
– Нет, пока не нужно.
Карличек слегка отступает. В нем вновь вспыхнуло пламя непогасшей страсти – разрешить эту загадку с серией «C–L». Мое короткое «нет» подействовало на него как ушат холодной воды.
Я молча расхаживаю по комнате. Возвращается Скала и с ним еще один сотрудник, допрашивавший Троянову.
– Никто до него не дотрагивался? – спрашиваю я, показывая на чайный прибор.
– Пока нет, – говорит Скала.
Наконец раздается звонок в дверь. Я выхожу из кабинета Трояна. Пришел старый знакомый, наш врач.
– Так вот… – говорит он, – тетан обнаружен в инсулине и на игле шприца. Он и послужил причиной паралича и смерти. Отличная, высокоактивная культура! Но как она могла попасть в ампулу с инсулином?
Диагноз ясен. Неясно только, действительно ли здесь произошло убийство. Правда, есть два важных обстоятельства. Отпечатки чужих пальцев на шприце и счет Трояна в сберкассе. Как две резонирующие струны. Коснешься одной, зазвучит и другая.
Я вхожу в комнату, где сидела в кресле блондинка. Теперь она стоит у стола и закрывает небольшой дорожный чемодан. Со страдальческим видом она смотрит на дверь.
Если она имеет какое-то отношение к операции «C–L», то мое имя ей известно. Преступники уже доказали нам, что умеют добывать нужную им информацию. Надеюсь только, что она не знает меня в лицо. И я, естественно, не представлюсь. Ведь мы не в гостях, и танец, на который я ее приглашаю, отнюдь не вальс.
Я обращаюсь к ней любезным и серьезным тоном.
– Диагноз подтверждает смерть от тетана, пани Троянова.
Она опускает голову, и ее взгляд медленно скользит по полу, словно она не в силах его поднять.
– Доктор Боучек сказал об этом сразу, – печально говорит она.
Она уже не молода, но – как говорится – еще в расцвете сил. Красивая фигура, роста, скорее, высокого, и явно знает толк в косметике. Подозреваю, что все эти женские ухищрения предназначались отнюдь не для больного мужа. Я не хочу быть пристрастным, но эта женщина почему-то мне несимпатична.
– Вы где-нибудь работаете, пани Троянова? – спрашиваю я.
– Нет. Придется что-нибудь подыскать, – говорит она с усилием, словно преодолевая душевную боль. – Нам трудно жилось. Заработка мужа хватало только на самое необходимое. Но он не разрешал мне…
Ее рассказ мог бы звучать более естественно. Она явно разыгрывает передо мной спектакль.
– И сейчас вы остались совершенно без средств?
– Какое-то время я продержусь. Недавно мой муж получил небольшую сумму денег.
– Их могут рассматривать как наследство, – говорю я, – а для введения в права наследования обычно требуется некоторое время.
– Это было бы ужасно. – Она тяжело вздыхает. – У меня мало наличных денег. А эти несколько тысяч лежат на его счете.
Вопрос, кто кого переиграет, она меня или я ее.
– А разве у вас нет права пользоваться счетом мужа?
– Нет, это был его личный счет.
– Значит, пока что деньги с этого счета вам не выдадут.
– Вы так думаете?
– Конечно, ведь эти деньги являются наследством! Она, словно слабея, опускается на стул.
– Пани Троянова, – говорю я почти дружески, – возможно, мы сумеем кое-что для вас сделать. Ведь это гонорар, не так ли?
Она качает головой.
– Думаю, что нет. Он продал кому-то свою пишущую машинку. PI ничего мне об этом не сказал. У него было две машинки, а теперь осталась одна. Исчезли и его золотые часы. Память от отца. Он действовал всегда самостоятельно, не советуясь со мной. Но, правда, и не скрывал. Я видела извещение из банка на его столе. Потом он куда-то его спрятал. Мы не говорили об этом. Между нами… – она слегка потерла лоб, – правда, теперь это не имеет значения… Просто у нас и сейчас были неплохие отношения, но когда-то были лучше…
– Я не прошу вас вводить меня в подробности своей личной жизни, пани Троянова, – говорю я строго. – Просто мне хотелось дать вам совет. Узнайте, кто из нотариусов занимается делами наследства, поговорите с ним, и он вам наверняка что-то подскажет.
Я напрасно пытаюсь прочесть на ее лице, какое впечатление произвела на нее моя наивная приманка.
Она молчит, и я продолжаю: