Фальк, ничего не ответив на мою реплику, лишь переглянулся с Кэррингтоном. Этот человек явно не тяготился молчанием. Пауза снова затянулась.

Наконец он сказал:

– Думаю, мне не потребуется слишком долго объяснять, насколько важна наша работа? – На самом деле ему не требовалось даже произносить эту фразу, но он все-таки произнес. – В год, доктор Маккормик, мы спасаем десятки тысяч человеческих жизней. Десятки тысяч! Только в нашей стране. Можете себе представить? Как сотрудник системы здравоохранения, вы понимаете эту цифру. Однако вы понимаете ее по-своему. Для вас десятки тысяч жизней могут быть спасены посредством строительства уборных и применения антибиотиков. Высокие технологии и сложные процедуры не участвуют в спасении. Я это точно знаю, поскольку в курсе отношения работников здравоохранения к науке. Вы постоянно твердите о необходимости выделять больше средств на образование и гигиену.

Фальк стукнул кулаком по столу. Я прекрасно понимаю, где берет начало подобный энтузиазм, однако не привык встречать его в научной среде. Очевидно, Отто Фальк приобрел богатый опыт обивания порогов венчурных капиталистов, пытаясь убедить их колоссальными гиперболами, активной жестикуляцией и множеством восклицательных знаков.

Как бы там ни было, я не принадлежал к числу венчурных капиталистов, а потому подобный жар несколько меня обескуражил. Неужели эти ребята рассчитывали на то, что меня можно сбить с толку картинами розового будущего и заставить забыть и об убитых собаках, и об изнасиловании, и о мертвом Дугласе Бьюкенене, и о повесившейся (?) Глэдис Томас?

– Вдумайтесь в цифры, доктор. Они ведь не лгут. Вы видели больных в госпитале. Они тоже не лгут. – Фальк смерил меня насмешливым, проницательным взглядом. – Да-да, доктор Маккормик, нам известно, что вы ходили в госпиталь специально, чтобы взглянуть на наше оборудование. И как же, оно произвело на вас впечатление?

– Можно сказать, что так.

– Хорошо, – одобрил он, – так и должно было быть. – Фальк помолчал. – У всех пациентов, которых вы видели, не наблюдается ни малейшего иммунологического ответа, никакого отторжения. А они ведь получают очень малые дозы иммунодепрессантов. Исключительно низкие дозы, доктор.

– Как же вы этого добились?

– О, вопрос одновременно и самый легкий, и самый сложный. Если говорить просто, то прежде всего мы постарались убрать все маркеры, отмечающие эти органы как чуждые. Этого мы добились при помощи разработанных мной самим и моими сотрудниками процедур инженерии тканей. Животные, от которых поступают органы, полностью лишены сахаров и протеинов, которые и определяют ткань как чуждую. Потому органы предстают чистыми, универсальными запасными частями. – Фальк улыбнулся. – Вы, конечно, осознаете монументальность проекта, доктор Маккормик. На самом деле это революция, равная изобретению антибиотиков. Мы открыли… мы научились получать органы, которые способны функционировать практически в любом организме. Сила нашей техники не имеет параллелей. Начали мы с почек и печени, а сейчас подходим к поджелудочной железе, легким и сердцу.

Фальк несколько раскраснелся. Очевидно, он даже почувствовал необходимость высморкаться, потому что достал носовой платок. Успокоившись, он продолжал:

– Деньги меня не интересуют, доктор Маккормик. Мне их вполне хватает – и на хороший дом, и на хорошую машину. И на нужды семьи тоже. – Мне показалось, что на слове «семья» он слегка запнулся, но, возможно, я ошибся. – Есть люди, которые думают прежде всего о деньгах. К ним относятся некоторые из моих сотрудников и, уж определенно, мои инвесторы. – Он взглянул на Яна Кэррингтона, но тот лишь слегка улыбнулся. – Это предприятие принесет им хороший доход. Люди заработают десятки миллионов долларов. А некоторые, возможно, и сотни миллионов. Видите ли, в настоящее время наша страна во многом зависит от донорских органов. И в то же время, если нам удастся наладить производство органов, то мы сможем продавать их по такой цене, которую выдержит рынок. – Ему не пришлось пояснять мне, что рынок выдержит астрономические цены. Ведь вопрос стоит так: твоя жизнь или пятьдесят тысяч долларов; твоя жизнь или сто тысяч долларов? Несложный выбор. – Сам я поместил свою долю в компании в доверительную собственность. Она пойдет на поддержку фонда, финансирующего исследования, а также на снижение стоимости органов для тех больных, которые не могут их оплатить. Некоторые из моих сотрудников и даже ряд инвесторов также хотят поместить деньги в доверительную собственность.

Он явно ждал моей реакции, а потому я выдавил:

– Очень щедро с вашей стороны.

– Я же врач. А эта профессия подразумевает большее, чем игра в гольф по вечерам или жалобы на вялотекущую практику.

Фальк встал – росту в нем было не больше шестидесяти пяти дюймов – и взял со стола книгу. Подойдя ко мне, наугад открыл ее. Это оказался альбом с фотографиями, и со страницы на меня смотрел маленький мальчик.

– Это Мило Тенненбаум. Он уже мертв. Почечная недостаточность в результате лечения сепсиса. А на следующей странице – Доди Фиск. Тоже мертв. Отказ печени. Два года назад мы попытались сделать пересадку, но организм не принял. – Фальк полистал альбом. Еще четыре фотографии. – Кеннет Биллингс. Тридцать лет. Страдал диабетом. Умер от почечной недостаточности. Нам не удалось найти подходящую почку. Джералдин Нимэн. Тридцать четыре года. Умерла от инфекции, которую подхватила во время переливания крови. – Не комментируя подробнее, Фальк сел. – Вы понимаете ситуацию?

Если честно, то я как раз не понимал ситуацию. Эта выставка подтверждений оказалась весьма неожиданной. Хотя я и не знал, чем конкретно обернется эта встреча, однако представлял ее куда более зловещей. А оказалось, знаменитый доктор решил прочитать мне лекцию о пользе свой деятельности.

– Да, я все понимаю.

– И мы можем помочь этим людям. Мы близки к тому, чтобы вместо этого альбома я показал вам другой, полный улыбающихся лиц, лишь с одной датой под фотографией – датой рождения. Теперь вы осознаете величие нашей работы?

– Да, – ответил я.

Я действительно осознавал величие. А главное, понимал всю необъятность, бесконечность открывающихся перед ними перспектив. Им предстояло сделать столько добра, что несколько потерянных по дороге к светлому будущему жизней не играли никакой роли. Убей нескольких, чтобы спасти тысячи. Формула выглядела совсем просто.

– Можно мне вставить словечко? – спросил, сияя зубами, Кэррингтон.

Фальк молча кивнул.

– Доктор Маккормик, я участвую в бизнесе, – начал он, и я тут же спросил себя, какой именно бизнес он имеет в виду – фирмы «Трансгеника» или Элен Чен, – так вот, должен вам сказать, что бизнес в данном случае стоит на втором месте. А на первом – то добро, которое мы делаем людям.

Этот Кэррингтон напустил столько тумана, что я уже едва мог различить его лицо. Хорошо, что сияли зубы, – я ориентировался по их блеску.

– Разумеется, мы все заработаем кучу денег, но количество спасенных жизней… я даже пожалел, что сам не доктор. – Молодец, Ян! – Мне выпал шанс сделать для этого мира что-то хорошее. Раньше я специализировался на технических компаниях, и в прошлом году удалось вытащить одну крупную фирму из болота. Потом занялся инвестициями нескольких небольших биотехнических предприятий. Но здесь мне представилась возможность стать частью чего-то гораздо большего, чем я сам. Благородство нашего дела…

Я больше не мог слушать этого идиота. Он говорил меньше двух минут, а я уже потерял терпение.

– Заткнись, Ян.

Наступила полная тишина. Какое-то время Кэррингтон по инерции улыбался, словно ожидая, что я рассмеюсь и скажу, что пошутил. Наконец он понял, что этого не произойдет, и улыбка поблекла.

Я повернулся к Фальку.

– Зачем вы меня сюда позвали?

Тот натянуто улыбнулся.

– Хотел, чтобы вы узнали, чем именно мы занимаемся и ради чего.