Письмо это наконец вынудило Иакова VI предпринять некоторые шаги в пользу своей матери: он направил к королеве Елизавете Грея, Роберта Мелвила и Куита. Но хотя до Лондона путь от Эдинбурга куда короче, чем от Парижа, французские послы опередили шотландских.

27 ноября г-н де Бельевр прибыл в Кале, где его встретил нарочный г-на де Шатонефа, который от имени последнего просил не терять ни секунды и даже предусмотрительно за-фрахтовал судно, уже стоявшее наготове в порту. Но как ни спешили члены посольства начать свою благородную деятельность, им пришлось ждать попутного ветра, который позволил выйти в море лишь в пятницу двадцать восьмого числа в полночь; пристав в девять утра следующего дня в Лувре, они были так измучены морской болезнью, что им пришлось целый день провести в этом городе, чтобы прийти в себя; только в воскресенье тридцатого г-н де Бельевр смог отправиться в Лондон в карете, которую прислал ему г-н де Шатонеф, а дворяне его свиты сопровождали его на почтовых лошадях; торопясь наверстать упущенное время, они остановились отдохнуть в пути всего на несколько часов и въехали в Лондон в понедельник первого декабря в полдень. Г-н де Бельевр тотчас же послал г-на де Вилье, одного из дворян своей свиты, к английской королеве, двор которой находился в это время в Ричмонде. Приговор Марии Стюарт был тайно вынесен уже шесть дней назад и передан в парламент, который обсуждал его при закрытых дверях.

Прибытие в это время французского посольства было для Елизаветы более чем некстати; посему, чтобы выиграть время, она отказалась принять г-на де Вилье, велев передать ему, что завтра он узнает причину отказа. Действительно, на следующий день в Лондоне распространились слухи, что французское посольство якобы привезло заразу и двое дворян из его состава умерли в Кале от чумы; поэтому королева при всем желании сделать приятное Генриху III не смеет подвергнуть опасности свою драгоценную жизнь, приняв его послов. Узнав эту новость, г-н де Бельевр был крайне удивлен, заявил, что королева введена в заблуждение лживыми донесениями, и настоятельно потребовал принять его. Тем не менее проволочки тянулись еще шесть дней, но так как послы пригрозили, что больше ждать не станут и отбудут, Елизавета, которую беспокоила Испания, решила, все взвесив, не ссориться с Францией и утром седьмого декабря велела передать г-ну де Бельевру, что вечером готова принять его и дворян его свиты в Ричмондском дворце.

В назначенный час французские послы прибыли во дворец и были проведены к королеве, которая сидела на троне в окружении высших сановников своего королевства. Посол г-н де Шатонеф и чрезвычайный посол г-н де Бельевр, передав королеве приветствие от короля Франции, приступили к протесту, который им было поручено сделать. Елизавета отвечала им на французском, мало того, на самом лучшем французском, на каком говорили в ту эпоху; выйдя из себя, она указала послам своего брата Генриха, что шотландская королева всегда всеми способами преследовала ее и уже в третий раз покусилась на ее жизнь, что она, Елизавета, слишком долго с безмерным терпением все это сносила, но последний заговор уязвил ее до глубины души; это событие, грустно добавила она, заставило ее испустить больше вздохов и пролить больше слез, чем утрата всех ее родственников, тем паче что королева Шотландии является ее ближайшей родственницей и состоит в свойстве с королем Франции; поскольку гг. де Шатонеф и де Бельевр в своем протесте привели множество примеров из истории, она, отвечая им на это, приняла обычный для нее высокомерно-наставительный тон и заявила, что за свою жизнь прочла множество книг, стократ больше, чем любая другая особа ее пола и сана, но ни в одной из них не встретила ни единого примера действий, какие задумывались против нее да притом еще родственницей, так что ее брат король не может и не должен поддерживать эту ее родственницу в дурных умыслах, напротив, его долг ускорить воздаяние ей справедливой кары; затем королева, сменив надменность на любезность и благожелательно улыбаясь, обратилась лично к г-ну де Бельевру и сказала, что весьма сожалеет, что он не послан к ней по более приятному делу и что через несколько дней она даст ответ королю Генриху, своему брату, о здоровье которого она чрезвычайно беспокоится, равно как о здоровье королевы-матери, которая, должно быть, весьма утомилась после трудов, предпринятых ею для установления мира в королевстве ее сына; после этого королева Елизавета, не желая больше ничего слушать, удалилась в свои покои.

Послы вернулись в Лондон, где и ждали обещанного ответа, но тот все никак не приходил, меж тем как до них втайне дошли сведения о смертном приговоре, вынесенном королеве Марии, что вынудило их вновь отправиться в Ричмонд, чтобы сделать королеве Англии новое представление. После двух или трех безрезультатных поездок 15 декабря им все же была дана вторая аудиенция.

Королева не отрицала, что приговор вынесен, а поскольку легко можно было догадаться, что в данных обстоятельствах она не подумает воспользоваться своим правом помилования, г-н де Бельевр, полагая, что сделать больше ничего нельзя, попросил охранный лист, дабы он мог вернуться к своему государю. Елизавета пообещала выдать его дня через два-три.

Во вторник же 17 декабря парламент и представители высшей знати королевства были созваны в Вестминстерский дворец и там при всеобщем внимании собравшимся был объявлен и зачитан смертный приговор, вынесенный Марии Стюарт; затем этот приговор с великой торжественностью и пышностью был возглашен на всех площадях и перекрестках Лондона, а оттуда разошелся по всему королевству; после объявления приговора в течение двадцати четырех часов звонили в колокола, и был отдан строжайший приказ каждому обывателю зажечь перед домом праздничные огни, наподобие того, как это делают во Франции накануне дня св. Иоанна Крестителя.

И тогда под звон колоколов и при сиянии праздничных огней г-н де Бельевр, дабы никто не мог его ни в чем упрекнуть, предпринял последнюю попытку и написал королеве Елизавете следующее письмо: