– А теперь вы все еще его видите?

– Я не вижу нижней части туловища, вы закрываете его вашим телом, но я вижу череп.

– Где?

– Над вашим правым плечом. У вас как бы две головы – живая и мертвая.

Несмотря на все свое неверие, доктор вздрогнул. Он обернулся, но ничего не увидел.

– Мой друг, – сказал он с грустью больному, – если вам надо сделать распоряжение по части завещания, сделайте его.

И он вышел.

Девять дней спустя Джон, войдя в комнату своего хозяина, нашел его мертвым.

Прошло ровно три месяца со времени казни разбойника.

– Ну и что же это все доказывает, доктор? – спросил Ледрю.

– Это доказывает, что органы, передающие мозгу впечатления, которые они воспринимают, вследствие определенных причин расстраиваются и являются, таким образом, как бы плохим зеркалом для мозга. И тогда мы видим предметы и слышим звуки, которых не существует. Вот и все.

– Однако, – сказал кавалер Ленуар с робостью доверчивого ученого, – случается же, что некоторые предметы оставляют след, что некоторые предсказания сбываются. Как вы объясните, доктор, тот факт, что удары, нанесенные привидением, оставляли синяки на том, кто им подвергался? Как вы объясните, что привидение могло на десять, двадцать, тридцать лет вперед предсказать будущее? То, что не существует, может ли наносить ущерб тому, что существует, или предсказывать то, что должно случиться?

– А, – сказал доктор, – вы имеете в виду видение шведского короля.

– Нет, я хочу сказать о том привидении, которое я сам видел.

– Вы?

– Да, я.

– Где же?

– В Сен-Дени.

– Когда это было?

– В тысяча семьсот девяносто четвертом году, во время профанации гробниц.

– Да-да, послушайте-ка, доктор.

– Что? Что вы видели? Расскажите!

– Извольте. В тысяча семьсот девяносто третьем году я назначен был директором музея французских памятников и в качестве такового присутствовал при раскопках могил в аббатстве Сен-Дени, переименованном просвещенными патриотами в Франсиаду. По прошествии сорока лет я могу рассказать вам странные вещи, которыми ознаменовалась эта профанация.

Ненависть, которую удалось внушить народу к королю Людовику XVI и которая не утихла и после казни 21 января, теперь перенесена была на королей его династии: хотели преследовать монархию до самых ее истоков, монархов вплоть до их могил, решили рассеять по ветру прах шестидесяти королей.

Может быть, хотели убедиться, сохранились ли великие сокровища, зарытые в некоторых из этих гробниц, столь неприкосновенных, как говорили.

Народ устремился в Сен-Дени.

Шестого и восьмого августа он уничтожил пятьдесят одну гробницу – историю двенадцати веков.

Тогда правительство решило воспользоваться этим, обыскать все гробницы и завладеть наследием монархии, которой нанесен был удар в лице ее последнего представителя, Людовика XVI.

Затем намеревались уничтожить даже имена, память, кости королей. Речь шла о том, чтобы вычеркнуть из истории четырнадцать веков монархии.

Несчастные безумцы не понимают, что иногда люди могут изменить будущее, но никогда не могут изменить прошедшего. На кладбище приготовлена была обширная общая могила по образцу могил для бедных. В эту яму, выложенную известью, должны были бросить, как на живодерне, кости тех, кто сделал из Франции первую в мире нацию, кости монархов от Дагобера до Людовика XV.

Таким способом дано было удовлетворение народу; особенное же удовольствие доставлено было законодателям, адвокатам, завистливым журналистам, хищным птицам революции, глаза которых не выносят никакого блеска, как глаза ночных птиц не выносят света. Гордость тех, кто не может ничего создать, сводится к разрушению.

Меня назначили инспектором раскопок. Таким образом, я получил возможность спасти много драгоценных вещей, и я принял назначение.

В субботу 12 октября, когда на процессе разбиралось дело королевы, я открыл склеп Бурбонов со стороны подземных часовен и извлек гроб Генриха IV, убитого 14 мая 1610 года в возрасте пятидесяти семи лет.

Что касается статуи его на Новом мосту, шедевра Жана де Болонь и его ученика, то ее перечеканили в грубые су.

Тело Генриха прекрасно сохранилось; прекрасно сохранились и черты лица; он был таким, каким рисовали его любовь народа и кисть Рубенса. Когда его вынули первым из могилы в хорошо сохранившемся саване, волнение царило необычайное и под сводами церкви чуть не раздался популярный когда-то во Франции возглас: «Да здравствует Генрих IV!»

Когда я увидел эти знаки почтения, можно сказать, даже любви, я велел прислонить тело к одной из колонн клироса, чтобы каждый мог подойти и посмотреть на него.

Он был одет, как и при жизни, в черный бархатный камзол с фрезами и белыми манжетами, в бархатные штаны, такие же, как камзол, шелковые чулки того же цвета и бархатные башмаки.

Его красивые, с проседью волосы лежали еще ореолом вокруг головы, седая борода доходила до груди.

Тогда же и потянулась бесконечная процессия, как к мощам святого: женщины дотрагивались до рук доброго короля, многие целовали край его мантии, некоторые ставили детей на колени и тихо шептали:

– Ах, если бы он жил, народ бы не бедствовал!

Они могли бы прибавить: и не был бы так дик, ибо дикость народа – его несчастье.

Процессия эта продолжалась в субботу 12 октября, в воскресенье 13-го и в понедельник 14-го.

В понедельник, после обеда рабочих, то есть с трех часов пополудни, раскопки возобновились.

Первый труп, извлеченный на свет после Генриха IV, был труп его сына, Людовика XIII. Он хорошо сохранился, и, хотя черты лица расплылись, его можно было узнать по усам.

Затем следовал Людовик XIV. Его опознали по крупным чертам лица, типичного лица Бурбонов; только он был черен, как чернила.

Затем последовали трупы Марии Медичи, второй жены Генриха IV; Анны Австрийской, жены Людовика XIII; Марии-Терезии, жены Людовика XIV, и великого дофина.

Все эти тела разложились, а дофин от гниения превратился в жидкое месиво.

Во вторник, 15 октября, выкапывание трупов продолжалось.

Труп Генриха IV оставался все время у колонны, бесстрастно присутствуя при этом грандиозном святотатстве над его предшественниками и потомками.

В среду, 16 октября, как раз в тот момент, когда Мария-Антуанетта была обезглавлена на площади Революции, то есть в одиннадцать часов утра, из склепа Бурбонов вытаскивали очередной гроб – короля Людовика XV.

По обычаю, установившемуся во Франции с древности, он покоился при входе в склеп, ожидая там того, кто должен был присоединиться к нему. Его взяли, унесли и открыли на кладбище у могилы.

Сначала тело, вынутое из свинцового гроба, хорошо обернутое в холст и повязки, казалось целым и хорошо сохранившимся, но, когда его вынули, оно предстало сильно разложившимся и издавало такое зловоние, что все разбежались и пришлось сжечь несколько фунтов курительного порошка, чтобы очистить воздух.

Тотчас же бросили в яму все, что осталось от героя Парка Оленей, от любовника мадам де Шатору, мадам де Помпадур, мадам де Бари, и эти отвратительные останки, высыпанные на известковое дно, покрыли и сверху известью.

Я остался последним, чтобы при мне сожгли порошок и засыпали яму известью. Вдруг услышал сильный