ребенком в семье.

Эллери отбросил Ленор Ричардсон как прискорбный, но бесполезный факт.

Живые поведали ему не больше.

Их было четверо: отец и мать убитой девушки, ее тетя, миссис Казалис, — сестра миссис Ричардсон — и сам знаменитый доктор Казалис.

В их горе не ощущалось семейного товарищества. Это послужило для Эллери стимулом и он стал внимательно изучать одного за другим.

Мать провела остаток ночи в непрерывной истерике. Миссис Ричардсон была роскошной дамой средних лет, чересчур разодетой и увешанной драгоценностями. Эллери казалось, что она испытывает хроническое беспокойство, не связанное с ее горем, словно ребенок, терзаемый коликами. По-видимому, эта женщина цеплялась за жизнь, как скряга. Золото ее молодости померкло, а то немногое, что оставалось, она покрывала яркой позолотой и упаковывала в экстравагантный самообман. Теперь она кричала и ломала руки, как будто, потеряв дочь, нашла нечто, давно пропавшее.

Отец, маленький седой человечек лет шестидесяти, походил на ювелира или библиотекаря. В действительности он являлся главой фирмы «Ричардсон, Липер и компания»— одного из старейших в Нью- Йорке предприятий оптовой продажи промтоваров. Бродя по городу, Эллери часто проходил мимо девятиэтажного здания фирмы на углу Бродвея и Семнадцатой улицы. Компания славилась старомодными коммерческими добродетелями, не терпела у себя никаких профсоюзов, а со служащими обходилась по- отечески до самой их кончины. Сам Ричардсон, очевидно, был безупречно честным, но столь же упрямым и ограниченным человеком. Происходящее его словно не касалось. Он мог только сидеть в углу, переводя ошеломленный взгляд с рыдающей женщины в вечернем платье на маленький холмик, покрытый простыней.

Свояченица Ричардсона была гораздо моложе его жены. Эллери показалось, что ей чуть больше сорока. Она была высокой и стройной, вела себя очень сдержанно, только бледность выдавала ее волнение. В отличие от старшей сестры миссис Казалис нашла свою опору в жизни — взгляд ее все время возвращался к мужу. В ней ощущалась покорность, которую Эллери часто обнаруживал в женах выдающихся личностей. Для этой женщины брак являлся суммой всего ее существования в сугубо арифметическом смысле. В обществе, состоящем в основном из подобных миссис Ричардсон, у миссис Казалис не могло быть много друзей и разносторонних интересов. Она успокаивала сестру, как мать — разбушевавшегося ребенка. Только когда вокальные упражнения миссис Ричардсон принимали совсем дикий характер, в ее увещеваниях слышались интонации упрека, словно она чувствовала себя оскорбленной и обманутой. В ней ощущалась какая-то девственная, боязливая деликатность, которую коробила буйная несдержанность сестры.

В один из таких моментов насмешливый мужской голос произнес на ухо Эллери:

— Вижу, вы обратили на это внимание.

Эллери быстро обернулся. Это был доктор Казалис, высокий и широкоплечий, с холодными, молочного оттенка глазами и седой шевелюрой — этакий человек-ледник. В его четком мелодичном голосе звучали нотки цинизма. Эллери где-то слышал, что доктор Казалис обладал не вполне обычной для психиатра биографией, и, встретив его впервые, был склонен этому поверить. На вид ему было лет шестьдесят пять — возможно, еще больше. Почти уйдя на покой, он обслуживал лишь нескольких пациентов, главным образом женщин, тщательно отбирая их по определенному критерию. Несмотря на возраст, ухудшающееся здоровье и пошедшую на спад медицинскую карьеру, доктор Казалис производил впечатление энергичного и деятельного человека — это подчеркивали большие подвижные руки хирурга — и уж никак не старца, пекущегося о своих удобствах. Эта загадка не становилась менее интересной из-за того, что она не относилась к делу. Эллери видел, что скрупулезный взгляд старика подмечает абсолютно все, хотя он почти все время молчал, а если говорил, то лишь те слова, которые, по его мнению, следовало слышать окружающим.

— На что, доктор Казалис?

— На разницу между моей женой и ее сестрой. Во всем, что касалось Ленор, поведение моей свояченицы было абсолютно неадекватным. Она боялась дочери, ревновала ее и была к ней чрезмерно снисходительна. То баловала девочку, то кричала на нее, а будучи в дурном настроении, просто ее игнорировала. Теперь Деллу переполняет чувство вины. Простите мне мой цинизм, но матери подобные Делле желают смерти своим детям, а когда это случается, закатывают истерики, моля о прощении. Она жалеет себя.

— По-моему, доктор, миссис Казалис так же осведомлена об этом, как и вы.

Психиатр пожал плечами:

— Моя жена делала все, что могла. За первые четыре года нашего брака мы потеряли двоих детей в родильном доме, а больше она не могла их иметь. Она перенесла свою привязанность на ребенка Деллы, и это послужило компенсацией для них обеих — я имею в виду мою жену и Ленор. Конечно, компенсация была неполная, ибо биологическая, в некоторых отношениях неадекватная мать всегда создает проблему. Даже в горе она ведет себя премерзко, — сухо заметил доктор, глядя на сестер. — Мать бьет себя в грудь, а тетя страдает молча. Я и сам очень любил малышку, — неожиданно добавил он и отошел в сторону.

К десяти утра они уже располагали фактами в их последовательности.

Девушка была дома одна. Она собиралась сопровождать отца и мать на вечеринку в доме друзей миссис Ричардсон в Уэстчестере, но решила остаться дома. («У Ленор были менструации, — объяснила миссис Казалис инспектору Квину. — В эти периоды она всегда плохо себя чувствовала. Ленор сообщила мне утром по телефону, что не сможет пойти и что Делла на нее сердится».) Мистер и миссис Ричардсон отправились в Уэстчестер вскоре после шести вечера — это был званый обед. Домашнюю прислугу составляли две женщины. Кухарка уехала в субботу днем навестить родных в Пенсильвании, а горничную сама Ленор отпустила до утра.

Казалисы, живущие на расстоянии восьми кварталов — на углу Парк-авеню и Семьдесят восьмой улицы, — весь вечер беспокоились о Ленор. В половине девятого миссис Казалис позвонила племяннице. Ленор сказала, что у нее «обычная хандра», а в остальном все в порядке, так что тете и дяде незачем «психовать». Однако, когда миссис Казалис узнала, что Ленор ничего не ела, она отправилась в квартиру Ричардсонов, приготовила горячую пищу, заставила девушку поесть, устроила ее поудобнее в шезлонге в гостиной и около часа беседовала с племянницей.

Ленор казалась подавленной. Она сказала тете, что мать заставляет ее «выйти замуж и прекратить перебегать от одного мужчины к другому, как глупая студентка». Ленор была влюблена в бедного парня из еврейской семьи, который погиб в Сен-Ло[45] и которого миссис Ричардсон категорически не одобряла. «Мама не оставляла его в покое даже после смерти». Миссис Казалис позволила девушке выговориться и попыталась уложить ее в постель. Но Ленор сказала, что все равно не заснет из-за боли и жары, так что лучше почитает. Миссис Казалис попросила ее поздно не засиживаться, пожелала ей доброй ночи и ушла. Это было около десяти вечера. Последний раз она видела племянницу откинувшейся в шезлонге, улыбающейся и протягивающей руку к книге.

Миссис Казалис пришла домой расстроенная. Она плакала, но муж успокоил ее и отослал спать. Доктор Казалис остался изучать запутанную историю болезни, обещав жене позвонить Ленор перед сном, «так как Делла и Зэк, очевидно, не явятся домой до трех-четырех ночи». Сразу после полуночи доктор позвонил в квартиру Ричардсонов, но не получил ответа. Спустя пять минут он попробовал снова, но с тем же результатом. Телефон стоял в спальне Ленор, так что, даже если она заснула, повторяющиеся звонки не могли ее не разбудить. Встревоженный доктор Казалис решил проверить, все ли в порядке. Не будя жену, он отправился в «Парк-Лестер» и обнаружил Ленор Ричардсон в шезлонге с врезавшимся в кожу оранжево-розовым шелковым шнуром и умершей от удушья.

Родители еще не вернулись. За исключением мертвой девушки, квартира была пуста. Доктор Казалис уведомил полицию и, найдя на столике в прихожей номер телефона уэстчестерских друзей миссис Ричардсон («Я оставила его для Ленор на случай, если она почувствует себя плохо и захочет, чтобы мы вернулись», — всхлипывала Делла), сообщил им о происшедшем. После этого он позвонил жене и велел ей сразу же приехать на такси. Миссис Казалис, надев длинное пальто поверх ночной рубашки, тотчас же примчалась и