и все остальное.

— Ты хочешь начать новое дело? В Риме? Гм-м-м… — Томасус потер ладони. — Что можешь дать в залог?

— Ничего.

— Ничего?

— Я предлагаю тебе рискнуть.

— Но… но любезный, неужели ты никого в городе не знаешь?

— Знаю только одного фермера-гота — Невитту, сына Гуммунда. Он меня сюда и послал.

— А, Невитта… Да, я с ним знаком. Он готов за тебя поручиться?

Пэдуэй задумался. Невитта, несмотря на свою душевную щедрость, не производил впечатление человека, щедрого на деньги.

— Нет, — признался Мартин. — Вряд ли.

Томасус закатил глаза к потолку.

— Ты слышишь, о Боже? Вваливается какой-то варвар, едва лепечущий по латыни, набирается смелости заявить, что у него нет ни ценностей в обеспечение, ни поручителя, и нагло просит у меня ссуду! Господи, да где это слыхано?

— Я постараюсь тебя убедить, — вставил Пэдуэй.

Томасус сокрушенно покачал головой и зацыкал зубом.

— Чего у тебя в избытке, так это самомнения, молодой человек. Как, говоришь, твое имя? — Пэдуэй повторил то, что сказал Невитте.

— Ладно, выкладывай свою идею.

— Ты правильно изволил заметить, — начал Мартин, надеясь, что говорит, должным образом сочетая почтение и чувство собственного достоинства, — я чужеземец и только накануне прибыл из Америки. Это очень далекая страна, и люди, разумеется, живут там совсем иначе, чем в Риме. Если ты поможешь мне в производстве некоторых предметов нашего обихода, которые здесь неизвестны…

— Боже! — вскричал Томасус, трагически воздев руки. — Ты слышишь, Боже! Он не хочет, чтобы я поддержал его в каком-нибудь благоразумном, серьезном деле, о нет! Он самонадеянно хочет развернуть производство каких-то новомодных штучек, о которых никто и слыхом не слыхивал!.. Совершенно исключено, Мартинус, я и думать об этом не стану. А что ты имел в виду?

— У нас есть напиток, который делают из вина, — бренди. Полагаю, он будет пользоваться здесь успехом.

— Какое-то варварское пойло? Нет, мне и в голову не придет рассматривать такое предложение! Хотя я согласен, Риму отчаянно не хватает многих товаров. С тех пор, как столицей объявили Равенну, в городскую казну перестали поступать государственные налоги. Рим неудачно расположен, он никому, в сущности, не нужен. Но где искать помощи? Никого не допросишься, Король Теодохад все время только стихи пишет. Тоже мне, поэт!..

Пэдуэй потихоньку начал вспоминать что-то из римской истории шестого века.

— Кстати о Теодохаде… Королева Амаласунта еще не убита?

— Как же! — Томасус бросил на Мартина подозрительный взгляд. — Убита. Прошлым летом.

Это означало, что Юстиниан, «римский» император Константинополя, вскоре предпримет успешную и роковую попытку вновь завоевать Италию для империи.

— Но почему ты задаешь такой странный вопрос? — продолжил Томасус.

— Можно… можно мне сесть? — пролепетал Пэдуэй и рухнул на скамью. Колени его дрожали. До сих пор происходящее казалось ему каким-то хитрым, нереальным маскарадом. Собственный вопрос об убийстве королевы Амаласунты, помог осознать наконец весь ужас, всю опасность существования в этом мире.

— И все же, чужеземец, почему ты задал такой странный вопрос?

— Странный? — невинно удивился Пэдуэй, сообразив, где допустил ошибку.

— Ты спросил, не убита ли она еще. Словно наперед знал ее судьбу. Ты прорицатель?

Пэдуэй вспомнил совет Невитты глядеть в оба. Да, Томасусу палец в рот не клади!

— Не совсем… — Он пожал плечами. — Я еще прежде слышал, будто бы между двумя готскими правителями пробежала кошка, и Теодохад не прочь избавиться от соперницы. Ну… мне просто интересно, чем это кончилось, вот и все.

— Удивительная были женщина, — произнес сириец. — И недурна собой, даже в сорок лет. Ее утопили в собственной ванне. Лично я думаю, что нашего слюнтяя подзуживала его жена, Гуделинда. У самого Теодохада духу бы не хватило.

— Может, она ревновала, — словно оправдываясь, предположил Мартин. — Так как насчет изготовления этого, как ты выразился, варварского пойла?..

— Что? Вот упрямец! Совершенно исключено. В Риме надо вести дело очень деликатно — не то что в каком-нибудь новом городе. Вот в Константинополе… — Томасус вздохнул. — Где легко разбогатеть — так это на востоке. Но я не хотел бы там жить. Благодаря стараниям Юстиниана у еретиков, как он их называет, там слишком много хлопот. Между прочим, какой ты веры?

— А ты? Хотя мне, разумеется, все равно.

— Я несторианин.

— Что ж, — осторожно произнес Пэдуэй, — а я принадлежу к конгрегационалистам, — Это было весьма далеко от истины, но Мартин полагал, что агностицизм вряд ли популярен в помешавшемся на религии древнем Риме. — Практически то же несторианство… Так вот, о производстве бренди…

— Не может быть и речи, молодой человек! Просто немыслимо! Что тебе нужно для начала?

— Большой медный котел и медная трубка, а также вино как исходный материал. Ну и помощников — быстрее дело пойдет.

— Нет, риск слишком велик. Извини.

— Послушай, Томасус, а если я покажу тебе, как вдвое сократить время на ведение банковских книг?

— Ты что, математический гений?

— Нет, но у меня есть система, и я могу обучить твоих людей.

Томасус закрыл глаза, словно левантинский Будда.

— Ну, если тебе нужно не больше пятидесяти солидов…

— Бизнес — всегда риск, ты же знаешь.

— В том-то и беда… Хорошо, согласен. Если твоя система действительно так хороша.

— Под какой процент? — спросил Мартин.

— Как обычно. Три процента.

Пэдуэй был поражен. Потом он осведомился:

— Три процента… за какой срок?

— В месяц, разумеется.

— Слишком много!

— А чего же ты хочешь?

— У меня на родине шесть процентов годовых — это уже немало.

— Чтобы я ссудил деньги под такой процент?! Ты слышишь, Господи? Тебе бы жить среди диких саксов… Но ты мне нравишься. Для тебя — двадцать пять процентов в год.

— Все равно много. Я мог бы подумать о семи с половиной.

— Разбой!.. Меньше двадцати и речи быть не может.

— Нет. В крайнем случае девять.

— Увы, мы не договоримся. А жаль — с тобой интересно иметь дело. Пятнадцать.

— Исключено, Томасус. Девять с половиной.

— О Господи, ты слышал?! Он хочет меня разорить!.. Уходи, Мартинус, ты зря тратишь время. Больше никаких уступок с моей стороны. Двенадцать с половиной.

— Десять.

— Да понимаешь ли ты латынь?! Все, молодой человек, до свиданья, приятно было познакомиться. — Когда Пэдуэй встал, банкир шумно втянул сквозь зубы воздух, будто его смертельно ранили, и проскрежетал: — Одиннадцать.