счастливо и спокойно, у нее дети. Потом думал: у нее уже внуки… Эти мысли причиняли ему боль, но он снова и снова возвращался к ним. Как будто эта боль его оправдывала, искупала все случившееся в тот день, когда он оттолкнулся от пристани веслом. А Нила, разгоряченная, злая, кричала: ну и убирайся. Бросаешь меня – ну и бросай, я не умру, найду другого. А он даже не пытался убедить ее в сотый раз, что не бросает, но зовет с собой. Он предлагал ей лодку – одну на двоих, но ей не нужна была лодка. Она мечтала выйти замуж и жить с твердой землей под ногами. А он, оттолкнувшись веслом, ощутил малодушное облегчение: вот и все, и не надо больше никого любить…

Если бы я знал, говорил себе Варан. Я бы остался. Я бы умер через полгода от тоски, но остался бы с ней…

Или нет?

Он не знал ответа на этот вопрос, и это было хуже всего. А может быть, у этого вопроса не было ответа; а может быть, только тот самый бродяга – Печник, Бродячая Искра, – знал его.

Если ответ существует.

Человек, зажигавший сигнальные огни, лениво двигался вдоль берега. Каждые двести шагов факел в его руках замирал, на секунду делался тусклее – и раздваивался; большой огонь плыл себе далье, а малый, оставленный посреди темноты, разгорался, высвечивая камни вокруг. Варан смотрел; он знал, что видит всего лишь факел в руках нерадивого стражника, наблюдает предписанный уставом, но часто бессмысленный в межсезонье ритуал…

Искра, ползущая сквозь темноту. Искра, оставляющая за собой редкие, разбросанные во тьме огоньки. Искра, которая множит свет, – в то время как ночь гораздо сильнее, и в свете нового пламени можно рассмотреть только лежащие рядом камни. И огни гаснут – мало топлива, копоть, короткий фитиль, недосмотр стражи. Но искра все равно движется – и оставляет, оставляет в темноте новые островки света…

– Господин посланник!

Варан готов был его убить – Императорского мага, так некстати выглянувшего из приоткрытой двери.

– Господин посланник, вы лесенкой пойдете? У нас ведь на башню не принято летать, это вы уж, извините, не знали…

Маг запнулся. Наверное, сам себя поймал на слове – «у нас не принято».

Варан вспомнил винтовую лестницу, по которой он когда-то поднимался в сопровождении дознавателя Слизняка. Вспомнил старого князя, который так и не смог дойти до вершины. В самом деле, летая – и возя Варана вверх-вниз – Подорожник серьезно нарушал обычаи. То ли в характере у него было пренебрежение условностями, то ли ожидание приговора делает человека беспечным…

Он посмотрел вниз. Каменная громада острова мерцала сигнальными огоньками.

– Спасибо за угощение, ваше могущество, – сказал он заботливому магу. – Я буду благодарен, если на прощание вы дадите мне свечку.

– Что это? – Подставка брезгливо потрогал носком сапога тускло звякнувший мешок.

– Архивы. Традиционно – на раковинах.

Подставка окинул взглядом ряд мешков, составленных у стены. Все архивы всех княжеских чиновников – Варан решил истолковать приказ Подставки буквально и привез даже лекарские рецепты. Князь Круглоклыкский чувствовал себя униженным, припертым к стенке; вот так и рождаются бунты, думал Варан, глядя в его пятнистое от гнева лицо…

– Ваша Незыблемость! Ту часть архивов, которая не вызовет вашего интереса, было бы разумно поскорее вернуть на остров.

– Ты указываешь мне, землемер?

– Я вырос на Круглом Клыке, Ваша Незыблемость. Архивы суда, где содержатся описания преступников, могут сохранить кому-то жизнь – в сезон, когда остров полнится разбойниками, а стража, борясь с грабежами, хватает всех подряд.

Подставкины ноздри затрепетали, на секунду сделавшись похожи на два уродливых цветка:

– А-а… Здесь где-то есть отчеты и о твоих похождениях? Разбой, фальшивые деньги?

– Конечно.

– Любопытно было бы… – начал Подставка и оборвал сам себя: – Я знал, что ты вернешься. Хотя ты сам, наверное, несколько раз всерьез думал, что не вернешься.

– Мою поездку в Лесной удел нельзя назвать победой. Его Незыблемость хохотнул:

– Там уже новый наместник… Отправил, кого не жалко. Все равно через несколько месяцев менять…

Подставка развернулся, подняв ветер полами длинного одеяния. Отошел к столу, где на железном блюде лежали два перстня, – золотой с красным камнем и серебряный с черным.

– У того мальчишки тоже был перстень, – сказал, будто сам себе. – Свидетельство о смерти Зигбама будет представлено Императору – это хуже, чем труп, но лучше, чем совсем ничего. Жалко, что не смогли снять перстень с Лереаларууна…

– Вас это так волнует?

– Да, землемер. Меня волнуют пропавшие без вести маги.

– У вас есть свидетель его смерти. Я.

– Очень хорошо, – в голосе Подставки явно прозвучал сарказм. – Очень удачно. Старина Зигбам выходит виноватым во всем. В бытность свою на Круглом Клыке он готовился посягнуть на Империю при помощи фальшивых денег. Спешный перевод в Лесной удел спутал его планы. Не прошло и трех лет, как в лесах объявился первый «сын Шуу»…Все это время Зигбам поддерживал мятежников – в большей или