Крылама шла над облаками, и от каждого взмаха крыльев клубы пара под ней меняли очертания. Крылья взлетали, будто в приветственном жесте, и после секундной паузы опускались с резким свистящим звуком. Варан сидел в седле, откинувшись, позволяя ветру сушить залитые дождем волосы, одежду и лицо.

Только что он улетел из поддонья, чтобы никогда не возвращаться. Он кружил и кружил над крышей нижнего мира, глядя, как тень летящей крыламы ныряет и выныривает в серой вате облаков. Кружил, пока не склонилось к закату солнце.

Потом повернул к острову.

На верхушке башни по-прежнему была взлетная площадка для птиц. Поколебавшись секунду, Варан решил, что, поскольку его могущество уже знает о визите посланника, то специального приглашения ждать не следует. Подставка сказал: «С тамошним магом можешь не встречаться», – в этих словах было пренебрежение, но не было запрета. А Варану необходимо было побывать еще раз в той самой комнате – в круглом доме Подорожника, где когда-то юный поддонок копировал на ракушку свою первую карту…

Да будь она неладна.

Крылама тяжело шлепнула о камень перепончатыми лапами: вот так, можно считать, постучались в дверь…

Варан слез с седла и закрепил уздечку на веревочной лесенке – знак крыламе, что можно возвращаться на птичню. Птица поднялась, едва не сметя Варана крыльями; прикрыв глаза от ветра, он с минуту смотрел ей вслед.

– Эй, господин посланник! Чего стоите? У меня все готово давно, с утра вас жду, любезный, вы уж давайте, спускайтесь…

Люк, ведущий на крышу, был распахнут настежь. Его могущество стоял, высунувшись по пояс, на нем была белая рубаха с расстегнутым воротом, на толстой шее болталась золотая цепь толщиной в палец.

– Спускайтесь, господин посланник, а то тут сидишь с этими провинциалами, скукотища, сил нет, да еще межсезонье… Милости просим!

И веселый, громогласный, огромный как шкаф Императорский маг втянулся вниз, всем своим видом приглашая Варана следовать за собой.

Едва ступив на лестницу, Варан почувствовал неладное. Спустился; огляделся, как слепой. В бывшей комнате Подорожника не осталось ни следа деревянных панелей, пола, потолка. Мраморные стены были занавешены гобеленами. В ковре, что лежал на полу, имелись дыры, протертые ножками кованых кресел. С потолка свисали хрустальные светильники на железных цепях.

– Роскошно, правда? – спросил маг, почему-то польщенный растерянностью гостя. – И учтите – в такой глуши… Производит впечатление, правда?

– Вы, наверное, все перестроили, – пробормотал Варан. – Пришлось менять все полностью… да? Его могущество добродушно махнул рукой:

– А что было делать? Башенка-то после пожара… Уж не знаю, что и как с моим предшественником, но все тут сгорело дотла. Камни прокопченные – вот что мне досталось. Пришлось потрудиться… Кованые штучки местные, с Малышки возят, может, слышали? А гобелены с Осьего Носа, императорскими деньгами плачено, вот так. Прошу вас, господин посланник!

Он хлопнул в ладоши. Посреди комнаты возник накрытый стол, ломящийся от угощений, причем, насколько мог судить Варан, самые изысканные яства соседствовали с обильной крестьянской едой. Его могущество улыбался; Варан, изображая удивление и радость, уселся в предложенное ему кресло.

Подставка, конечно, знал про тот давний пожар. Вот что означали его слова: «С магом можешь не встречаться»…

Его могущество снова хлопнул в ладоши, и ушастый кувшин с вином взлетел над столом, наклонился, наполняя кубки.

Все требуют фокусов, когда-то сказал Подорожник. Как будто маг – это жонглер на ярмарке…

Варан поднял кубок. На секунду усомнился – пить ли? В доме Лесного наместника он не пил ничего, кроме привезенной с собой воды…

Он задержал дыхание и отхлебнул. Понял, что яда нет, и ощутил что-то вроде разочарования. Воспоминание о нескольких часах, прожитых в подцонье, метнулось, как агонизирующая лягушка. Замерло, придавленное волевым усилием. Варан улыбался, глядя в широко расставленные голубые глаза его могущества, улыбался и кивал.

А маг разглагольствовал, размахивая руками, пуская фиолетовые молнии к потолку. Светильники над головой вспыхивали то голубоватым, то желтым. По натуре своей крестьянин, его могущество искренне