Ванна оказалась деревянной бадьей, в которой можно было сидеть, прижав колени к животу. Варан велел обливать себя попеременно горячей и холодной водой, был слегка ошпарен и прогнал слуг. Сам себя растер полотенцем, завернулся в простыни и лег, глядя в неровный серо-голубой потолок гостевых покоев.
Ему казалось, что он плавно падает и снова поднимается в облака. При мысли об обратном пути делалось мерзко во рту. Письмо Подставки, выученное наизусть, проявлялось на потолке, словно написанное тайными чернилами.
Когда Варан наконец заснул, во сне его не было ничего, кроме плывущей под крыльями плавно покачивающейся земли.
– Благословите Императора, наместник. Его Незыблемость Императорский Столп поощряет вас к дальнейшим свершениям…
Рыжеусый смотрел на Варана все с тем же мертвым выражением глаз. Он столько раз похоронил себя, что очередная отсрочка приговора не могла ни обрадовать его, ни огорчить.
– Его Незыблемость желал бы также знать, не нужна ли вам помощь в управлении уделом и нет ли у вас специальных соображений, которые вы хотели донести до императорского слуха.
Рыжеусый мигнул. Стеклянная пелена, сквозь которую он смотрел на Варана, на мгновение рассеялась – и сомкнулась снова.
– Хотите выпить? – спросил наместник. Варан отрицательно покачал головой. Принимать за столом наместника еду или питье не входило в его планы.
– Лесным уделом невозможно управлять, – через силу сказал наместник. – Как показали последние события, даже крылатая гвардия бессильна, когда имеет дело с этим безумием – очередным сыном Шуу… Вы слышали?..
Варан вспомнил Гордина Золотые Крылья. Коротко кивнул.
– Тем не менее Его Незыблемость может быть уверен, что Дворец и Башня Лесного удела преданы ему…
– Вот как? – Варан поднял брови, изображая сильное удивление. – И Башня тоже?
Рыжеусый смотрел ему в глаза. Благостное начало разговора ни капельки не обмануло наместника – Подставка успел приучить всех своих чиновников, что от пассажиров «крылатой повозки» следует ждать исключительно бед и наказаний, а добрых вестей – никогда. Но на этот раз во взгляде рыжеусого мелькнуло нечто иное, нежели привычное ожидание неприятностей.
– Ваша милость, – проговорил Варан негромко, – вы понимаете – то, что случилось со звеном Гордина Золотые Крылья, принесло огорчение Императору. Но Император не станет гневаться лично на вас… за то, что вы не уследили за его могуществом Зигбамом.
У рыжеусого дернулся уголок рта. Варан моментально это отметил.
– Я не стал бы обещать вам прощения, не будучи уверен, что вы его получите, – продолжал он доверительно. – Его могущество принимает у себя странных людей? Уезжает на прогулку и долго отсутствует? Ведет себя… неуважительно по отношению к вам?
Рыжеусый молчал. Варан ясно видел теперь, что прячется за стеклянной пеленой его взгляда, – паника. Обычная паника человека, летящего вниз со скалы и тщетно пытающегося за что-нибудь зацепиться.
– Его могущество угрожал вам? – спросил он мягко. – Я знаю, сколь несносны бывают колдуны – особенно если рядом нет больше никого, наделенного магическим даром… Но пособничество бунтовщикам – это несколько переходит границы дозволенной спеси, не так ли?
Несколько секунд рыжеусый что-то решал. Варану казалось, что он воочию видит движение мысли другого человека – как она мечется, как бьется о стекло неподвижных глаз.
– Вы встречались когда-нибудь с его могуществом… со старым Зигбамом? – спросил наконец наместник.
–Нет.
Рыжеусый помолчал еще минуту.
– Его могущество, – сказал он наконец, – тяжело болен. Не встает… с тех самых пор, как я милостью Его Незыблемости стал наместником в этом отвратительном… простите. В Лесном уделе. Поэтому он не отлучается, не принимает у себя странных людей… вообще никого не принимает.
– Вы уверены? – глупо спросил Варан.
– Совершенно. Как я сказал вам прежде, управлять здешним краем невозможно… Вы знаете, каким образом нам достаются налоги? Стража, набранная из числа бывших головорезов, налетает, подобно разбойникам, на поселения и забирает все, до чего сможет дотянуться, – половина идет на так называемое «жалованье», половина – в так называемую казну. Неудивительно, что в уделе множатся смертные приговоры «этому кровососу», то есть мне, – наместник криво ухмыльнулся, один его ус поехал вверх, другой остался на месте. – Моя жизнь держится на плечах шпионов, господин Варан. Его могущество Зигбам – его немощь Зигбам, если на то пошло – окружен тройным кольцом искусных соглядатаев… Я трачу на это немало денег и усилий, зато сейчас могу торжественно сообщить вам: этот полутруп вот уже полгода не поднимался со своей грязной постели. Поначалу он еще что-то соображал… а теперь ходит, простите, под себя и никого не узнает.
Варан молчал. Что-то во взгляде наместника ему не нравилось, но он не мог понять что.
– Я не сообщал о случившемся в столицу, – наместник тяжело качнул головой, – потому что… ведь вы понимаете… Мне очень тяжело, господин Варан. Ноя предан Императору…
Варан был уверен, что он в чем-то врет. Ощущение было такое, будто скребут ногтями по стеклу.
– Возможно, я совершил ошибку, – нервно сказал наместник. – Но вы можете пойти и убедиться… своими глазами. Вообще-то в башню нет хода никому… Но вы, как я понимаю, должны будете дать отчет Его Незыблемости?
Варан кивнул, не сводя с рыжеусого глаз.