– И это хваленые местные ныряльщики! – протянула аристократка, не скрывая разочарования. – Чуть не утонул, а все равно не достал…
Варан кашлял. Сто реалов жгли судорожно сжатую ладонь. Вдруг заметит, спросит: «Что там у тебя?»
Ухватившись рукой за уздечку Кручины, он незаметно переложил деньги в карман штанов.
Остаток путешествия прошел, будто в мутной воде. Аристократка постоянно чего-то требовала, на что- то жаловалась, била пятками бедную Журбину; змейсихи нервничали все сильнее. А Варан, обмерев в седле, видел только одно: как он протягивает ювелиру сто реалов. Не глаза Нилы, когда она увидит подарок, не перемигивание огоньков в белых и голубых камнях – а ювелира, глядящего на сто реалов в Варановой руке. Седого загорелого горни с выцветшими бровями и залысинами на лбу.
Тягостная прогулка наконец закончилась. Аристократка затеяла спор с хозяином, отказываясь платить оговоренную сумму; Варан потихоньку проскользнул в грот с гамаком. Хотел снять и выкрутить мокрую одежду – но в последний момент испугался потерять или испортить деньги. Его колотил озноб; кое-как обтеревшись сухими тряпками, он выбрался наверх по узкой лестнице и, никому ничего не говоря, кинулся на базар.
– Где тебя носит?! – накинулся хозяин, когда он вернулся, задыхаясь от бега, прижимая к груди полотняный мешочек. – Хотел тебя с гостями отправить, пришлось Нилу посылать… Где ты был?
– Нила с гостями? – спросил Варан, все еще прижимая мешочек к груди. – А когда… Когда она вернется?
– Да ты совсем очумел, парень, – заметил хозяин, внимательно к нему приглядываясь. Прежде Варан не был замечен ни в дерзости, ни в небрежении обязанностями. – Что такое с тобой стряслось?
Варан счастливо улыбнулся:
– Я… подожду. Можно?
– Можно, – сказал хозяин, совсем озадаченный. – Нельзя, что ли?
Варан прошел в грот, где обычно держали змейсих, и улегся в гамак, не отрывая ношу от груди.
Он скажет: «Это тебе». Нет, он скажет: «Это тебе мой свадебный подарок». Нет, он ничего не скажет, промолчит… Просто распустит шнурок на мешочке, и тогда она увидит сама.
Может быть, в гроте слишком темно? Попросить ее подняться на свет? Нет, она не любит солнце… Здесь, в пещерах, ее глазам удобнее всего… А искорки в глубине камней горят так ярко, что светятся даже в полной темноте… Так сказал ювелир…
Варан закрыл глаза всего на минутку. Тут же появилась Нила и встала рядом с гамаком. Он крепче сжал полотняный мешочек и приготовился сказать давно придуманные слова, но губы не разжимались во сне. Нила, не желая ждать, взяла его за плечи и крепко тряхнула.
Варан открыл глаза.
Вечерний свет солнца из-под воды угасал. Грот освещен был факелами. Незнакомый человек в серебристо-черной куртке стражника тряс Варана за плечи, за его спиной стояли бледный хозяин и ювелир.
– Поднимайся, – сказал стражник почти добродушно. Варан моргал, не понимая – закончился сон или только начинается.
– Я ничего… – начал он и запнулся. Стражник обернулся к ювелиру:
– Он?
Ювелир – пожилой загорелый горни с выцветшими бровями и залысинами на лбу – произвел жест птицы, склевывающей зерно:
–Он.
– Пошли к судье, – сказал стражник Варану.
– За что?!
– А ты не знаешь?
Вода в гроте закипела. Показалась сначала рогатая голова Кручины, а потом – Нила с распущенными по плечам мокрыми волосами.
Оглядела собравшихся, ничего не понимая. Побледнела – это было видно даже при свете факелов. Плотнее схватилась за уздечку; хотела что-то сказать, но хозяин быстро махнул ей рукой, и слова остались у Нилы в горле.
– Не знаешь? – повторил стражник и взял из помертвевших рук Варана полотняный мешок. Распустил шнурок, вытряхнул на ладонь ожерелье; замерцали в полутьме синие и белые камни.
Шумно вздохнула Кручина. Нила не издала ни звука – неподвижно сидела в седле, глядя то на Варана, то на ожерелье, то на стражника. По плечам ее скатывалась вода.
– Я купил это, – к Варану вернулась твердость. – Я не украл. Я заплатил.
– Деньги-то фальшивые, – глухо сказал ювелир. – Фальшивая сотка, парень.
Пещера Справедливости, иначе Тюремная Кишка, имела один только выход. Судьи и подсудимые, обреченные на смерть разбойники и сам князь, пожелай он спуститься в Кишку за какой-то надобностью, обязательно должны были пройти сквозь строй вооруженной стражи, миновать шипастые ворота и каменную дверь, такую низкую, что входить в нее приходилось едва ли не на четвереньках.
Поток людей, заглатываемых и изрыгаемых Кишкой, не иссякал ни днем, ни ночью. Кто нес жалобу, кто – донос, а кого и вели на плаху. Сезон был в самом разгаре.
Варан шел, сопровождаемый стражником, через весь город. Почти у самых ворот Кишки его догнал
