Город еще не спал, но уже погасил свечи. Затих. Затаился.
– Ты не сказал, почему они больше надеются по вечерам… – пробормотал Варан.
– Разве не понятно? Они ложатся в постель со своими женами и надеются, что родится наследник… Или славная девочка.
– Или маг…
– И что счастье, так и не доставшееся родителям, обязательно явится к детям… Что ты сказал?
– Я сказал, может, они надеются дать жизнь магу…
Император рассмеялся. Стражник, дежуривший у края балкона, содрогнулся и вытянулся в струнку при звуке этого смеха. Даже Варану стало не по себе.
Император Сполох оборвал смех. Склонился над темным городом.
– Отпусти меня, – сказал Варан. Император молчал.
На фоне вечернего неба кружили, почти не шевеля крыльями, патрульные крыламы.
Эпилог
Он поднялся на пригорок и остановился, удивленный.
Мельница, пруд и лес были на месте. Все остальное изменилось; вместо одного дома стоял небольшой хуторок, вместо одного поля – лоскутное одеяло многих полей и огородов, вместо деревянной дозорной вышки – каменная башенка с колоколом наверху…
Колокол ударил – не тревожно, но настороженно.
Варан спустился в долину.
Дети выглядывали из-за невысоких плетней. Дети были черноволосые и черноглазые, одна девочка – рыженькая. Один мальчик – с соломенными волосами, зеленоглазый.
Навстречу Варану вышел средних лет мужчина, коренастый и очень широкий в плечах. Шел, непринужденно помахивая тяжелой железной палкой. Вглядевшись в его лицо, Варан прищурился и остановился.
– Ты кто будешь, добрый человек? – спросил мужчина, поигрывая оружием. – С чем пожаловал?
– Путник, – сказал Варан и прокашлялся. Когда мужчина заговорил, он понял, кого так напоминает его скуластое смуглое лицо – женщину с черными волосами, ту, что обещала помнить, разводя огонь…
– Путник я. Пустите на ночь, добрые люди, можно в сарай или на сеновал. Дождь собирается.
Оба посмотрели на небо – и снова друг на друга.
– Дождь, – подтвердил мужчина после короткого молчания. – Что ж, заходи… если ты с добром. Места у нас много, всем хватит.
Следуя за мужчиной, Варан оказался на единственной и не очень длинной, но тем не менее настоящей улице хуторка. Дома стояли, похожие друг на друга, новенькие, если не считать одного – старого, хоть и ухоженного, выкрашенного и выбеленного, с обновленной крышей.
Над трубой поднимался дымок.
– Все мы тут родня, – сказал мужчина. – В этом доме мать жила – месяца не прошло еще… на поле легла. За работой и умерла, там и положили. Старое поле любило ее очень… любит.
Варан смотрел на дом.
– А теперь мы сюда молодых поселили, сына моего с невесткой. Детей у них нет пока что… может, и возьмут тебя. Сын в лес ушел, невестка дома… Сойка! – позвал в приоткрытую дверь.
–А?
На порог вышла молодая женщина – светловолосая и безбровая, тонкая, как стебель травы, и очень почтительная:
– Да, отец?
– Вот, – мужчина кивнул на Варана. – Путник… Пустишь к себе?
Женщина глянула на незнакомого старика, потом на свекра, чуть заметно улыбнулась:
– Как не пустить… В этот-то дом… Это надо пустить, так заведено…
– Правда, – мужчина кивнул. – Только… Это… – и он зашептал что-то женщине на ухо, так, чтобы не услышал Варан.
Налетел ветер. Дождь и вправду приближался не из робких.
– Проходите, дедушка, – женщина открыла перед Вараном дверь. – Не богато… Но каша скоро поспеет, горячая. Муж вот в лес ушел с утра… Жду вот. Вот…
Варан остановился среди комнаты. В ушах у него нарастал странный тонкий звук – как будто комариный писк, как будто далекий звон. Тяжело стучало сердце; он разглядывал печную дверцу – старую, аккуратно вычищенную. Кирпичи «лесенкой» – чтобы радовали глаз…
– Садитесь, дедушка, – молодая хозяйка пододвинула табурет. – Я сейчас… огонь ведь надо в печке развести, так заведено…
Варан смотрел, как она суетится. Как снимает с огня чугунок с пыхтящей кашей.
– Померла свекровь твоя? – спросил неожиданно хриплым старческим голосом.
