Парень смотрел на него, забыв про свое копье, про козу, про костегрыза.
– Врешь, – сказал, будто защищаясь. – Нигде ты не был.
– А он? Тот путник, он тоже врал?
Парень отвел глаза:
– Нет. Он… не врал.
– Ушел он? Или… – Варан задержал дыхание.
– Ушел, – парень снова смотрел в огонь. – Одну только ночь переночевал.
– С почтарем?
– Нет. Караван за горы шел, так он с караваном…
– Когда?
– Я же говорю – с неделю… Варан поднялся:
– Ты костегрызов когда-то гонял?
– Нет.
– И взялся?! Ну дурак…
Парень забормотал что-то обиженно и зло, но Варан не слушал. Подошел к козе – туша лежала на боку, и внутри ее, под обращенным кверху вздувшимся боком, что-то явно шевелилось и слышалось потрескивание. Варан брезгливо поморщился. Бродячая Искра удалялся и удалялся, проклятый караван нес и нес его по направлению к горам…
Неподалеку дышало и перебрасывало камушки холодное море. В стороне от костра «шкура» покрывалась инеем; парень был седой с головы до ног. Варан тоже был седой – и, в отличие от одежды, его борода никогда уже не оттает.
Он тряхнул рукавом. Узкий длинный нож вывалился в ладонь; Варан положил его лезвием в костер. Парень смотрел во все глаза.
– По какой дороге ушел караван?
– По тракту.
– Другой караван скоро?
– Не знаю.
– И как тебя угораздило взять козу с костегрызом?
Парень насупился. Ничего не ответил.
– Сюда, – потухшим угольком Варан нарисовал крест на круглом боку козы. – Сюда ударишь копьем, когда я скажу… Только сильно бей, не бойся ей шкуру попортить… Если собственная шкура хоть немножко дорога… Готов?
Парень двумя руками взялся за копье. Побледнел. Посмотрел на Варана; кивнул.
– Ну, – Варан надел рукавицы, взял нож из костра, – Император в помощь!
Треугольный наконечник копья с треском пробил козью шкуру. Чмокающий звук эхом отразился от ледяного потолка над головами, и вернулся, и вернулся опять.
Из кровавой пробоины в шкуре взметнулась темно-красная медуза с режущей кромкой по краям студенистого купола. Парень-охотник вскрикнул. Медуза сжалась в комок – будто в предсмертной судороге; на самом деле одним таким сокращением костегрызы отнимали человеку руку. Варан дождался, пока купол с зазубренной кромкой не раскроется снова, и пырнул в самый центр его раскаленным ножом…
– Не будет каравана, – сказал почтарь. – Или сам отправляйся, или сиди и жди. А что? Слепи себе домишко, с месяц продержишься, а там потеплеет.
– Спасибо, – Варан снова влез в сани. – Некогда мне ждать.
– Смотри, ночь идет! Замерзнешь и тягунов погубишь…
Вместо ответа Варан вытащил губную гармошку и проиграл своей упряжке «вперед».
Тракт оказался дорогой, настоящей дорогой, а не кротовым лазом в снегу. В Приморках Варан накормил тягунов салом и сахаром. Прозрачные крылья жужжали уверенно и мощно.
Караван идет медленно, останавливается у каждого домишки, поджидает отставших, подолгу отдыхает и запасается пищей. Между бродягой и его преследователем – шесть дней…
Провожая его, молодой охотник сказал с тоской:
– Я бы с тобой ушел. Видит Император – ушел бы…
– В чем же дело? Пойдем.
Парень удивился. Долго молчал, помогая Варану ладить упряжку.
– А. тот… Сказал, что, мол, оставайся, на одном месте лучше, родина, и все такое…
– Сам решай. Захочешь – уйдешь. Как я ушел когда-то.
– Так ведь, – руки парня, привычно пристегивавшие тягунов к шлеям, замедлили движение, – невеста у меня. Она не уйдет – у нее мать больная, и вообще… что это такое – баба в пути? Не бывает…
