– У меня так много вопросов к Бродячей Искре, – прошептал Подставка. – Я хотел бы… да. Я допросил бы его по всем правилам и узнал почему…

В глазах его метнулся желтый безумный огонек.

– Вряд ли он позволил бы допрашивать себя, – сказал Варан.

– Его нет! – рявкнул Подставка. – Ты, я, Лереаларуун – размечтались, только и всего. Его нет и никогда не было, это сказка, ты давно это понял, только боишься себе признаться.

–Нет.

– Варан, – устало сказал Подставка. – Если только ты… позволишь себе… предать меня и уйти – я предупреждаю… что разберу тебя на части. Ты хороший работник, и ты мне дорог, но если сделаешь, что задумал… я тебя предупредил. Ты слышал. Да?

– Разумеется, Ваша Незыблемость, – Варан низко поклонился. – Вы предупредили. Я слышал.

Подставка долго смотрел на него. Потом прикрыл глаза.

Двери кабинета разъехались, приглашая отправляться восвояси.

– Пустите на ночлег, добрый хозяин.

– Император с тобой. У нас тесно.

– Замерзну ведь.

– Ступай к соседям. Иди-иди, нечего тут…

Варан отошел.

Ветра не было. С темно-синего неба потихоньку, будто раздумывая, опускались снежные хлопья. Варан давно заметил, что поодиночке снежинки здесь не летают – только роями, вроде пчелиных.

Дома здесь строили из снега.

Если бы Варану когда-нибудь такое рассказали – не поверил бы, даже после Степи, даже после Россыпи, пожалуй, не поверил, что можно годами, поколение за поколением, жить в таком вот снежном доме. Обледеневшие кирпичи покрываются копотью, дома стоят уже не белые – рыжие, ноздреватые, но все такие же крепкие. И вокруг огня, горящего в очаге, можно сидеть хоть нагишом – не будет холодно.

Варан переступил с ноги на ногу. Звук снега под его подошвами показался оглушительно резким: поселок жил в совершенной тишине. Поднимались к небу прямые, подсвеченные снизу дымы. Заборов не было – только бесформенные сугробы перед каждой дверью, большие и малые. Вот подойдет недобрый человек – из сугроба высунется черная клыкастая морда, и недобрый человек мигом свои недобрые планы позабудет.

Холодало. С трудом передвигая ноги, Варан подошел к следующей двери. Предусмотрительно остановился подальше от сугроба. Звякнул в подвешенный на шесте ледяной колокольчик.

После долгой паузы полог на двери отодвинулся. Выглянул мужчина – голый до пояса.

– Пустите на ночлег, добрый хозяин, – сказал Варан, с трудом разлепляя губы. – Замерзаю.

– Заходи, – сказал хозяин, и Варан ушам своим не поверил – Что стал? Заходи, ладно… Ша, Дружок!

Черная клыкастая морда, показавшаяся было из сугроба, втянулась обратно.

Варан пригнулся в дверях. Сразу за пологом начиналось тепло; это было сравнимо, наверное, с появлением на свет. Варан замер, не желая пропускать ни мгновения этой новой, темной, теплой жизни.

– Ты кто такой? – спросил в темноте хозяин.

– Путник.

– Вижу, что путник… У нас тут вообще-то не ходят. Неподходящее место для бродяг. Мерзнут в сугробах, жалко их… Заходи.

Дом был устроен, как витая ракушка, – коридор вел по спирали, все суживая круги. Сквозь снежную стену показался желтоватый теплый свет; еще через несколько шагов Варан оказался в комнате, большой и круглой. Посередине стояла печка, рядом – свеча на деревянном настиле. И сидели, прижавшись друг к другу, женщина и две девочки – очень легко одетые, младшая – в одной коротенькой юбчонке.

– Император с вами, здравствуйте, – сказал Варан, неуклюже кланяясь. – Вот… Чуть не замерз.

В доме было тихо – даже тише, чем на улице. Даже огонь потрескивал приглушенно; трубы не было, над очагом зияла дыра в высокой снежной крыше, и сквозь дыру посверкивали звезды.

– Шкуру-то снимай, – сказал хозяин, усаживаясь рядом с женой. Кожа на его плечах, груди и животе была голубовато-белой и резко контрастировала с румяным, почти коричневым лицом.

– Сейчас, – Варан виновато улыбнулся. – Пальцы отогреются…

– Ты подмерз, что ли? – спросил хозяин и обернулся к жене: – Малушка… Дай ему выпить.

Варан наконец-то стащил с себя меховую куртку, сшитую в одно целое со штанами и валенками. Старшая девочка в полотняном платьице поднесла глубокую тарелку с дымящимся питьем; понюхав зелье, Варан снова вспомнил Подорожника. «Я тебя не отравлю… Но местными травками тебя выхаживать не один месяц, ты уж извини…»

Иногда Варану казалось, что он помнит каждое слово из тех давних разговоров. А иногда воспоминания смазывались – он не мог вспомнить, как выглядит Круглый Клык с моря, и никак не мог увидеть лица матери. Наверное, потому, что в голове у него смешались две картинки – настоящая мать и та незнакомая пожилая