навстречу.
— Пусть их, — недоумевая отвечал я. — Дорога наезжана — вон как земля прибита — будто камень…
— Наезжена-то наезжена, да этот топ мне не по нутру, — проговорил Волвич хмуро. — Свернуть бы, княже…
Но было поздно: копыта били все громче, и в следующее мгновение из-за поворота появились уже голова и круп первой лошади.
Глава девятая
Я успел отметить, что сидевший на ней одет в иноземный доспех: вместо удобной и не стесняющей движений кольчуги, которая не дается иноземным мастерам, на нем были богато изукрашенные тяжеловесные латы из соединенных между собой пластин. Шлем — не с предохраняющей стрелкой на переносице, а с закрывающим все лицо забралом. Оно было опущено. Вслед за ним выехало еще двое всадников, тоже вооруженных с головы до ног, но уже на русский лад. За ними — на буланом коне — еще один. Лицо последнего, тоже вооруженного, показалось мне смутно знакомым… Я столкнулся с ним взглядом — и в то же мгновение узнал его — это был один из варяжских наемников князя Глеба!
— Это Ростиславич!! — закричал он.
— Немедля зарубить щенка! — отрывисто приказал одетый в иноземный доспех: видно было, что он был начальником над остальными. Не более двадцати локтей отделяло меня от него.
— Кто бы ты ни был, попробуй сделать это сам, трус! — выкликнул я, хватаясь за крестовину меча. — Князю невместно драться с холопами!
— Добро же, волчонок!! — взревел он сквозь железный шлем, кидаясь на меня: голос его также показался мне знаком, но думать о том было не время… С оглушительным звоном сшиблись в воздухе наши мечи.
Я словно ощутил себя греческим китоврасом: так танцевал подо мной послушный моим коленям Букефал, в смертном, звенящем булатом кружении, в котором завертелись всадник в заморском доспехе и я… Десница моя, казалось, ничуть не уставала от тяжести меча…
«У тебя крепкая кисть — клади удары всплошную, Владимир!» — вспомнил я вдруг уроки князя Ростислава. Вскоре я сам не мог уже различить, где находится мой меч, описывающий в воздухе сверкающие светлые линии… Враг мой, конечно, превосходил меня силою удара: я не должен был дать ему этим воспользоваться… Я изматывал его, защищая себя сплошной стеной взмахов меча… Неожиданно конь его, споткнувшись обо что-то передними копытами, дернулся с коротким ржаньем, словно в испуге… В следующее мгновение я ударил его между воротом доспеха и забралом. С глухим стоном враг мой съехал с коня. Когда он коснулся земли, я увидел обо что споткнулся его конь: это была отрубленная голова узнавшего меня наемника.
Я увидел Волвича, с силой пытавшегося вытащить меч, застрявший в доспехах второго убитого им врага… Я повернул голову, отыскивая взглядом князя Эдварда: от увиденного мной кровь похолодела в моих жилах — я увидел занесенный над непокрытой головой его меч… Высоко вскинутый — в мгновение ока он стремительно упадет — было ясно, что Эдвард не успеет даже увернуться… Необычайно долог рассказ об этом по сравнению с мигом страшного зрелища… До сих пор не могу понять я — какая сила помогла мне успеть воспользоваться мечом моим как дротиком — с шумом прорезав воздух, он ударил в запястье сжимавший меч руки: она разжалась, и меч, скользнув по плечу Эдварда, упал наземь. Соскочив с коня, я вооружился мечом убитого мною врага, и кинулся к Эдварду. Но противник его, пораженный рукой сына Эдмунда Айронсайда, качнулся уже назад…
От силы удара своего качнулся в седле и Эдвард: с глубоким вздохом отер ладонью чело…
— Ты мне жизнь спас, rex, — прошептал он, столкнувшись со иной взглядом.
— Пустое говоришь, Эдвард Эдмундич.
«Довольна ль ты мною, Великая княжна?» — добавил я про себя.
Не отерев даже обагренного меча, который я подобрал в траве, отшвырнув прочь чужой, я медленно приблизился к убитому мной врагу. Опустившись на одно колено, я рассек ремешки шлема и концом меча поднял забрало: на меня глянуло лицо боярина Бермяты.
— С недобрыми делами спешили они, княже, — негромко сказал подошедший ко мне сзади Волвич. Меч его лежал уже в ножнах.
Спешившийся Эдвард все еще тяжело дышал, прислонясь к стволу широкого вяза…
— Поспешим отсюда, rex, — прошептал он, столкнувшись со мной взглядом.
При виде порубленных тел, крови и стекленеющих глаз, к горлу моему подступила тошнота…
— Нет, погодим, — перемогнувши себя, возразил я. — Надобно поглядеть, с чем они ехали и куда. Неприятен сей обычай, что говорить. А только не нами он заведен и не зряшно.
— Да, — глухим голосом отозвался Эдвард. — Надобно осмотреть тела.
Тяжело перевернув неподатливое тело боярина, мы проверили его одежды и доспех. По нашему везению, кожаный мешочек, изобличающий формой, что хранит пергаментное письмо, оказался у него на груди — иначе долго бы еще пришлось гоняться за лошадью.
Я извлек наружу полупрозрачный свернутый лист желтоватого цвета.
— «Глеб Ярополкович, князь Ведовской, — на мгновение голос изменил мне, так сильно охватил меня гнев. Подумать только, самозванец нарекся по моему граду! — Желает здоровья и благоденствия благородному хану Собчаку, своему возлюбленному родичу. Приезжай, брате матери моей, ко мне в Ведов, да приведи с собою поболе войска. Ныне сижу крепко, да народ недоволен. Знаешь, что двоюродного моего в живых уж нету, коли пишу тебе с княжего стола, о прочем догадаешься. Накануне несчастного с ним случая на охоте, дружина за ужином испила ненароком меду с беленой, да поутру не пробудилась. Сложилось удачно, что у меня свои люди были наготове. Все бы хорошо, да многие жалеют о русском княжонке, да плетут нелепые слухи, будто бы он жив. Расправиться со смутьянами не решаюсь теперь, надо бы подмоги. После, как укрепимся, дальше думу думать станем. Чаю предстать пред зоркие твои очи, да челом бью, прощай».
— Боже Милостивый, каков негодяй! Но радуйся, rex, дружина твоя тебе не изменила!
— Не изменила, но не жива. Порадуюсь другому — хан Собчак не получит этого письма. Давно слыхал я об этом хане, еще от отца. Даже среди половцев слывет он вором.
— Пусть воронье склюет тела изменников, не заслуживших честного погребения, — друг мой окинул презрительным взором спобвижников князя-изменника.
— Поехали, Эдвард Эдмундич, — отвечал я, занеся уже ногу в стремя.
Вскоре мы вновь скакали по дремучему лесу.
Глава десятая
Тяжело было у меня на душе… Первый раз в жизни своей пролил я человеческую кровь… Горевал я также и об участи верных моих воинов, сгубленных вероломством. Погруженный в невеселые эти думы, не сразу заметил я, что Волвич, выехавший вперед, неожиданно остановился, поравнявшись с огромным дубом… что это был за дуб! Даже меня, привыкшего с детских лет к столетним дубам исполинам, помнящим еще, верно, Святослава и Игоря, поразила его мощь. Казалось, в низко расположенное дупло его можно было въехать верхом…
— С этого дерева начинается земля Ведовская, — сурово вымолвил Волвич.
— О, я помню, мне рассказывали в детстве об этом дереве! — взволнованно сказал я, приподнимаясь в стременах. — Какое оно огромное! Говорят, что вятичи и из меньших деревьев строят себе дома!
— Зачем же валить такие огромные деревья? — удивленно спросил князь Эдвард. — Да и кому надобны стены такой толщины?
