в качестве совершенно благонадежных приезжих. Два носильщика волокли следом не подлежащий досмотру сундук благородного лаура – в котором и не имелось ничего предосудительного, кстати.

В Равене наличествовали извозчики – еще один отличительный признак цивилизации. И торговались они вполне цивилизованно – угадав приезжего, заламывали несусветную цену. Сварог, однако, не видел смысла экономить, и через пару минут они с Марой уже сидели в запряженном парой каурых габолере[4]. Извозчик болтал без умолку, расписывая достопримечательности и исторические места, мимо которых они имели честь проезжать. Сварог ему не мешал – это было даже интересно и позволяло, не вызывая подозрений, вертеть головой во все стороны. В какой-то миг он вопросительно глянул на Мару, та чуть заметно кивнула и подняла указательный палец.

За ними следили. Уардах в сорока позади, не обгоняя и не приближаясь, тащился всадник на чалой лошади, судя по одежде – небогатый дворянин. Он подхлестывал лошадь, когда экипаж рысью проносился по улицам, где не было ни достопримечательностей, ни исторических мест, и натягивал поводья, когда извозчик ехал медленнее…

Из чистого любопытства он попросил возницу сделать крюк и проехать по набережной – чтобы взглянуть на Мост Короля Уитреда, самый большой на планете, соединявший берега Итела вот уже четыреста лет (а река здесь была шириной лиги в полторы). Как обычно и водится, ни снимки, ни видеозаписи не могли передать очарования и мощи серой гранитной громады, вздымавшейся на овальных быках настолько высоко, что под мостом свободно могли проплывать не особенно крупные корабли. Это был целый городок – с многочисленными лавками, тавернами и мастерскими по обе стороны проезжей части, с несколькими храмами, полусотней статуй и монументов. По стародавней традиции городок этот пользовался всеми правами квартала – с соответствующими чиновниками, полицией, отличительным знаком и прозвищем для обитателей. Как не единожды случалось в истории (и не только таларской), стойкая молва гласила, что без помощи дьявола архитектор никак не мог обойтись…

Наперерез им промчался что есть духу трубивший в рог всадник – судя по черно-синей накидке, расшитой золотыми лилиями, королевский герольд. Извозчик мгновенно натянул вожжи. Двигавшиеся навстречу экипажи тоже остановились, не доезжая до перекрестка.

– Что такое? – спросил Сварог.

– Король изволит следовать, ваша милость.

Вслед герольду проскакали двое в красных мундирах и коротких черных плащах – ликторы, личная стража. За ликторами – четверка синих мушкетеров. Вскоре раздалось басовитое урчание мотора единственного в Ронеро автомобиля, а там показался и он сам, неспешно миновал перекресток – огромная, синяя с золотом карета с чистейшими, почти невидимыми стеклами, королевским гербом на дверцах, посеребренными колесами и двумя лакеями на запятках. Шофер сидел снаружи, на чуточку переделанном облучке, и выглядел раз в десять спесивее любого короля – учитывая уникальность его профессии, даже простительно. Насколько Сварог помнил, это был какой-то герцог. Автомобиль, понятно, снольдерской работы.

За стеклами Сварог увидел четкий орлиный профиль Конгера Ужасного и златовласую головку Делии. Лицом к ним на переднем сиденье застыли, напряженно выпрямившись, двое раззолоченных придворных. У дверцы скакала черноволосая красавица в парадном мундире полковника синих мушкетеров – Арталетта, герцогиня Браг, незаконная дочь Конгера. Следом – еще четверо мушкетеров и блестящая кавалькада придворных. Лошади извозчика вели себя на удивление спокойно – как и все остальные, бывшие на улице в этот миг, запряженные в экипажи и верховые.

«Охрана чисто символическая, – отметил Сварог. – В то время как даже министру полагается по чину восемь Ликторов. Ну, сие нам знакомо, ничего странного. Короли и императоры, носившие заслуженные титулы Жестоких, Ужасных и Грозных, как правило, доживали до преклонных лет и умирали естественной смертью, почти не сталкиваясь с покушениями и серьезными заговорами – зато мягких и либеральных венценосцев били табакерками в висок, тащили на эшафот, свергали и изгоняли…»

– Куда это он? – спросил Сварог.

– В храм Хорса, – охотно ответил извозчик. – Не в пример батюшке, король наш – человек богобоязненный, храмам покровительствует весьма благочестиво, и всем богам оказывает почет…

Сварог усмехнулся. Просмотренное им у Гаудина досье короля являло образ далекого от всякого благочестия циника и материалиста, истребившего в борьбе за престол четырех родных братьев, разогнавшего ротой черных драгун уитенагемот[5], преспокойно казнившего десять лет назад великого понтифика храма Симаргла[6] , когда тот сунулся в большую политику, и, наконец, в прошлом году присвоившего дворянское достоинство любимой охотничьей собаке…

– Выдумали черт знает что, – ворчал извозчик. – Если этих вонючих телег станет много, куда лошадей деть прикажете? Все снольдерцы, чтоб им провалиться. Никогда от них ничего хорошего не было и впредь не будет. Понаехали. Поналетели. Самолеты приволокли. Позавчера летали над предместьями, всю скотину распугали, народ, кто потемнее, по сараям да по колодцам начал прятаться. Доиграемся до второго Шторма, верно вам говорю, ходят слухи, и памятник Морским Ястребам хотят убрать – ввиду нашей нынешней тесной дружбы со Снольдером, дабы не омрачать дружбу воспоминаниями о прошлых войнах…

– Что за памятник?

– А вот сейчас и увидим, если пожелает ваша милость. Гей!

Он свернул влево, на гранитную набережную, остановил лошадей. Посреди полукруглой площади стоял высокий черный камень, отесанный с одной стороны. На отесанном месте сиял золотом силуэт корабля, а выше, на диком камне, прикреплен золотой ястреб с мечом и якорем в лапах.

– Видите вон то здание, ваша милость, с колоннами? Школа гардемаринов «Морской ястреб». Так вот, когда восемьдесят лет назад снольдерский флот напал на Равену, войск в городе почти что и не было, одни гардемарины. Отыскалась пара пушек. И эти парни, ваша милость, держались трое суток, пока не подошла армия, держались против трехпалубных фрегатов и морской пехоты, подожгли три корабля. Из них, понятно, девять десятых выбили начисто, из гардемаринов… А теперь эти снольдерские летуны над столицей порхают, как у себя дома. Неужто снимут памятник? У меня прадед боцманом служил на «Бешеном коне» – был такой учебный корвет при школе. И когда гардемарины собрались пустить брандер на адмиральский корабль, прадед по нахальству характера такого случая упустить никак не мог.

– И что? – спросил Сварог.

– А как оно бывает с брандерами? Рвануло прежде, чем они успели спустить шлюпку – и не осталось ни снольдерского корыта, ни гардемаринов, ни прадеда. Хорошо еще, дед мой к тому времени уже имелся на свете… Адмиральский фрегат потом подняли, кое-что в Морской музей поместили. Музей смотреть будем, ваша милость?

– Да нет, – сказал Сварог. – Поезжай-ка ты прямиком в особняк графини Дино. Оружейников, четыре.

– Слушаю, ваша милость. Обратите внимание на данную достопримечательность, каковую у себя в Пограничье вам, уж простите, видеть никак не доводилось… Видите на крышах два золотых шпиля? По обе стороны площади? По особо торжественным дням вон оттуда и досюда, над всей, считай, площадью загорается как бы великанское окно, и любой, какого бы сословия и гильдии ни был, может лицезреть торжественное шествие Императрицы Четырех Миров со всем двором… Жаль, ваша милость, что вы этакого не видели. Вот где красота и великолепие…

– Да уж могу себе представить, – сказал Сварог. Он сам два раза присутствовал на таких шествиях – но никто ему не говорил, что церемония порой транслируется на землю. Хотя о телевизорах для земной знати слышать доводилось.

В дальнем конце площади неотвязно маячил конный шпион.

Особняк графини Дино стоял посреди большого сада, окруженного кирпичной стеной с частоколом железных шипов поверху. У массивных воротных столбов из розового песчаника, увенчанных гербами с графской короной, азартно резались в кости слуги графини и ронины-прихлебатели – понятно, разбившись на две кучки согласно сословию. Слуги крыли друг друга последними словами и хватали за ливреи, дворяне погромыхивали мечами, но сквернословия и рукоприкладства, как люди благородные, меж собой не допускали. Гам стоял на всю улицу. Сварог воочию убедился, что Ронеро держит первенство на континенте по беззаветной любви к азартным играм, пари, состязаниям и головоломкам. Понятно теперь, почему именно