сломав между пальцами, как ореховую скорлупу, и бросил в костёр. Они по-змеиному зашипели, но Огонь сразился с ними и растопил.

Как встарь, зоркими синими глазами смотрел на Кия Перун, смотрел на своего сына… Нет, всё-таки он изменился. Голова осталась седой, и морщины легли на щёки и лоб, точно шрамы горя и муки. Он был дарителем жизни, а сделался – воином.

– Вы, тёмные Боги… – сказал он негромко, но словно бы гром аукнулся вдалеке. – И ты, Змей Волос, Скотий Бог!.. Ужо вам!..

Кий невольно попятился…

– Пройди через котёл, – сказал Перун сыну. – Это твоё Посвящение. Пускай все видят, какого ты рода.

Не раздумывая, Перунич шагнул в кипяток. Светлёна даже закричать не успела. А сын вышел вслед за отцом вроде бы совсем таким же, как был… но теперь турья шкура навряд ли осмелилась бы одеть его своевольно. Колдовство Мораны и Чернобога не было больше властно над ним.

Из конюшни, грудью выломав крепкие двери, выбежал конь. Заплясал, взмахивая здоровым крылом. Бог Грозы повёл к котлу и его. Взвился в прыжке жеребец, окутался вихрем белого пара… и вылетел совсем здоровый, могучий, стремительный. Только крылья, прежде похожие на лебединые, стали подобны крыльям орла, да опалённая шерсть не сумела вновь побелеть. Это была чернота грозовой тучи, способной прогреметь даже в мороз.

Перун поднял измятую золотую секиру:

– И перековать бы тебя, да толку…

Кий принёс ему самородок:

– Не сгодится ли? Это Морана мне приносила, мёртвый гвоздь сказывала ковать, да я её выгнал.

– Счастье, кузнец, что ты его не коснулся, – приняв самородок, ответил Перун. – Такой зуб и меня вморозил бы в лёд. А если бы ты дал его Людям, не накопившим ума… Это оружие для Богов, да и то, лучше бы мне не видать его никогда.

– Теперь твои молнии научатся убивать, – сказал сын. – Ты станешь страшным. Тебя начнут бояться, отец. Тебе будут молиться те, кто изберёт для себя раздор и войну…

Бог Грозы опустил седую кудлатую голову.

– Значит, это ещё одно горе, которое мне суждено. Что ж, пусть так. Мне нужно оружие, чтобы вызволить Солнце и Весну, и их уже никто не станет бояться. А сражающиеся Люди всё равно найдут, кому поклоняться…

Работа, за которую они тогда принялись, в самом деле была по плечу одним лишь Богам. В горне разгорелся такой жестокий Огонь, что вся кузница готова была раскалиться. Неуступчиво, неохотно грелось злое железо, но под ударами Бога Грозы наконец подалось, начало сплющиваться в полосу. Кий и Перун выправили золотое лезвие топора, изуродованное о змеиную чешую, и наварили на него остриё. Вначале секира вздрагивала на наковальне, страшась принимать смертоносную сталь. Потом притерпелась, и вид у неё сделался зловещий.

Перун подновил знаки Грома и Солнца по обе стороны острия.

– Теперь пусть прилетают, – сказал он, выйдя из кузницы. – Хоть вместе, хоть порознь! Не то я сам к ним в гости пожалую!..

Потряс секирой и метнул к Железным Горам слепящую лиловую молнию, вызывая на бой. Таких молний ещё никогда не видали ни Боги, ни смертные Люди. Жемчуг от такой не родится. Мертвым, страшным был её свет… А следом прозвучал небывалый раскат, от которого вздрогнуло, прислушавшись, тёмное Небо, а по избам проснулись древние старики, вспомнившие о чём-то:

– Гром! Никак гром прогремел!..

И глубоко под Землёй, в Исподней Стране, за весёлым столом расплескали хмельные кубки Чернобог, Морана и Змей:

– Гром гремит… неужто опять?

А Перун повернул секиру обухом и стал рассылать над Землёй золотые, животворные молнии. И впервые за тридцать лет и три года ослабла хватка мороза, повлажнел воздух, набрякли, отяжелели пуховые перины сугробов. Светозор, привыкший к трескучему холоду, первый расстегнул ворот, утёр лицо, удивился:

– Жарко!

С тех пор и повелось говорить об оттепели – потеет зима. Чёрные деревья раскачивались на сыром ветру, советовались: не почудилось ли, стоит ли пробуждаться? А почки на голых ветвях тем временем медленно набухали.

– Мы с тобою пойдём, – сказал Перуну кузнец. – Мало ли какую они там ещё пакость измыслят!

Он отвёл жену к брату и хотел оставить у него в доме Зорю со Светлёной, но девки упёрлись:

– Не бросим вас!

Тогда Перун вытащил из мешка турью шкуру. Порвал железные полосы и отдал шкуру сыну:

– Будешь надевать и снимать её, когда сам пожелаешь. И не только её – всякую, что приглянется.

Так они и отправились к Железным Горам. Кий и Светозор уместились на чудесном коне вместе с Богом Грозы, а за ними скакал молодой Перунич в обличье золоторогого тура, и на широкой спине его ехали Светлёна и Зоря. И всюду по их следам обрушивались сугробы, задували тёплые ветры, разбегались ручьи. А в небесах стала собираться туча, какие редко бывают зимой. Только Кий, Перун и крылатый конь когда-то видали подобные. Это была настоящая грозовая туча, и вершина её всё росла и росла ввысь, пока ветер не начал клонить её в сторону, делая похожей на наковальню.

– Это в память о твоей кузнице, – сказал Кию Перун.

Железные Горы показались им вдвое выше и неприступнее прежнего – из-за многолетнего льда, выросшего на скалах. Но грозовая туча накрыла, как горсть, громоздящиеся хребты. Бог Грозы сплеча ударил секирой, и горы содрогнулись до основания, а к Небу взвились с ледников столбы шипящего пара:

– Я пришёл, Змей!

Чернобог и Морана вдвоём еле вытолкали Волоса наружу из укромных пещер.

– Не пойду, – упирался он. – Неохота. Боюсь. У него топор острый, поранит…

– А у тебя чешуя из синего льда, – сказал Чернобог. – Золотая секира тогда её не прошибла, не прошибёт и теперь.

– Он мне и без секиры тот раз шею чуть не свернул, – упрямился Волос.

– Так не свернул же, – сказала злая Морана. – А тридцать лет и три года в цепях провисев, тем более не свернёт.

– Змеиху со Змеевичами снарядим на подмогу, – пообещал Чернобог. А Морана прикрикнула:

– Хочешь, чтобы он жену свою оживил? Солнце выпустил? Вдвоём-то они знаешь что над тобой учинят!..

Лязгнул Змей мёртвым клыком, взмахнул крыльями, полетел.

Над Железными Горами висела страшная туча – чёрно-синяя, отороченная трепещущим кружевом молний, с высокой клубящейся наковальней. Тёплый ливень ударил Змею в глаза, загремел по натянутым перепончатым крыльям, и смутно припомнило чудище, как славно было когда-то купаться в струях дождя. Но слишком давно сидел в его пасти ледяной зуб. Решил Волос вновь заморозить грозную тучу, развеять вихрем снежинок. Ощерился, дунул – и впрямь полетели мокрые хлопья, но тотчас хлынул дождь пуще прежнего, умывая далеко внизу Железные Горы, растапливая несокрушимые ледники. И внезапно перед Змеем явился сам Бог Грозы на вороном крылатом коне, с боевым топором, поднятым над головой, и топор горел двойным пламенем – золотым и лиловым. Вновь ощерил Змей мёртвый клык, затеял дохнуть ледяным вихрем на чудесного скакуна, перебить ему крылья. Но жеребец лишь заржал и помчался быстрее, и Змею причудились рядом с ним ещё трое, сотканные из капель дождя… Что делать?

Кинулся Волос, разевая лютую пасть, готовую поглотить и всадника, и коня:

– Снова в семьдесят семь цепей закуём!

Только расхохотался Перун. Прокатился его смех до самой Исподней Страны. Вздрогнули в морозных снегах души Людей, запятнанные бесчестьем и не удостоенные ирия: им показалось, мучитель-мороз начал