не обросших волосами (таких зовут «свежие щечки», «щечки-яблочки» или «щечки-персики»), либо женщин, безразлично, кого именно. Это означает истово, почти набожно удовлетворять вожделение, которое чужая красота зажгла в твоем теле.

Природа вещей и природа человека подчинены единому закону. Греческое слово physis означает рост, развитие всех подлунных или небесных созданий. В шестой книге своей поэмы «О природе вещей» Лукреций описывает прилив, вторжение, бурление спермы в мужском теле, битву, которая проистекает отсюда, болезнь (rabies, ярость – по Лукрецию; pestis, чуму – по Катуллу), которую она сообщает: «Едва лишь взрослый возраст (adultum aetas) укрепляет твои мьшцы, семя (semen) начинает бродить в тебе. И для того чтобы заставить его истечь из тела человека, нужно, чтобы другое тело возжаждало этого. И вот семя изгнано (ejectum) из своего укрытия. Оно уходит, оно спускается и проникает во все части тела, во все члены, сосуды, органы; оно покидает их и скапливается в генитальных частях (partis genitalis corporis). Тотчас оно начинает раздражать (tument) половой орган, нагнетать в него сперму. И тогда рождается желание эякуляции (voluntas ejicere), стремление вбросить его в тело, к которому тебя влечет пугающее желание (dira cupido). Будучи раненными, мы, мужчины, всегда падаем на нашу рану (volnus). Кровь брызжет в ту сторону, откуда был нанесен удар, заливая противника своим багровым огнем (ruber umor). Так, волею Венеры, кем бы ни был твой противник – юношею с чертами женщины или женщиною, терзаемой желанием, – мужчина всегда тянется к тому, кто нанес ему рану. Он горит стремлением соединиться с ним (coire), влить в его тело горячий поток, рвущийся из его собственного тела; его мучит немое желание (muta cupido), которое предвещает наслаждение (voluptatem). Так определяем Венеру мы, эпикурейцы. Вот что означает слово «любовь» (nomen anions). Вот тот бальзам, который Венера, капля за каплей, вливает в наши сердца перед тем, как оледенить их тоскою. Положим, что тот, кого любят, отсутствует. Но его образ здесь, перед тобою. Сладкое имя его постоянно звучит у тебя в ушах. О, сколько призраков дарит нам любовь, призраков, от коих бежать бы на край света! Сколько приманок любви (pabula amoris), от коих следовало бы воздержаться! Не лучше ли обратить свои мысли в другую сторону и оросить накопившейся спермой любое другое тело, чем хранить ее для той единственной любви, что завладела тобою и терзает тоской и болью?! Ибо ублажить женское чрево (ulcus) трудно, ему требуется все новая и новая пища. День за днем возрастает этот безумный голод (furor). День за днем несчастье гнетет тебя все сильнее, если ты не умеешь исцелить первую рану Другими, многими, если ты не почтишь вниманием своим уличную Венеру (volgigava), если ты не можешь отвести бурный поток в боковые каналы. Бежать любви вовсе не означает отказа от наслаждения. Бежать любви – значит приблизиться к плодам Венеры, не попавшись при этом на приманку. Сладострастие будет сильнее и чище для того, кто мыслит хладнокровно, а не для того, чья душа смятена и несчастна, чей жар, в самый миг обладания, охлаждает сомнение. У такого человека глаза, руки, все члены охвачены смятением и не знают, с чего начать. И в безумии своем он терзает предмет своего вожделения столь яростно, что исторгает у него крики боли. Его зубы оставляют кровавые следы на любимых губах. Его сладострастие, не будучи чистым и разумным, без жалости и колебаний наносит раны любимому телу (кому бы оно ни принадлежало), которое пробудило к жизни ростки (germina) этой ярости (rabies). Никто не может загасить пламя с помощью огня. Сама природа восстает против этого. Это единственный случай, когда чем больше мы обладаем, тем сильнее обладание это зажигает наше сердце пугающим вожделением (dira cupidine). Голод, жажда все эти желания утолимы; тело поглощает больше, чем образ воды или образ хлеба. Но оно не может поглотить ни частицы красоты лица, гармонии черт. Ему остается питаться лишь призраком, видимостью, надеждами, столь легковесными, что их уносит первый же ветерок. Так человек мучится жаждою во сне. И никакая вода не освежит его иссохших губ. Он мечтает лишь о призраке ручья. Он терзается понапрасну. Он умирает от жажды среди потока, из которого якобы пьет. Так же и любовники в любви: они всего лишь игрушки прихотей Венеры. Наступает миг, когда их счастье (gaudia) кажется близким. Миг, когда Венера благоволит засеять поле женщины. Они жадно сливают воедино (adfigunt) свои тела. Они смешивают свою слюну (jungunt salivas). Каждый из них дышит воздухом уст другого, искусанных его зубами. Но все тщетно. Ни один из них не может забрать у другого тела ни единой частички. Ни один не может внедриться целиком в другое тело (abire in corpus corpore toto). Глядя на то, как яростно приникают они друг к другу, чудится, будто они стремятся стать единым, неразъемным телом. И когда наконец нервы их не в силах более сдерживать обуревающее их желание, когда это желание извергается наружу (erupit), наступает короткий миг передышки. На малое мгновение этот всепожирающий огонь успокаивается. Но скоро он возгорается с новой силою (rabies), с новой страстью (furor). И вновь они ищут то, на что уповали. Обезумевшие, ослепшие, утоляют они свое вожделение, терзаясь болью невидимой раны (volnere саесо)»26.

Морфо – это прозвище Венеры Спартанской27. Афродита в глазах лакедемонян была именно morphe (по-латыни forma – красота) – в противоположность мужскому, фаллическому, фасценнинскому божеству, богу amorphos (или, иначе, kakomorphos, или asemos, a по-латыни deformis). Аристотель определяет мужской орган так («О частях тел животных», 689а): «То, что увеличивается и уменьшается в объеме». Metamophosis – это мужское желание. Греческое слово phvsis имеет двойное значение – природа и phallos.

Глагол augere дал два производных – auctor и Augustus. Рождение Империи совпадает с этим эпитетом, который уже означает судьбу, повелевающую сексуальностью Империи. 16 января 27 г. до н.э. Октавиан становится Августом28, и шестой месяц получает название «август». Augustus – умножитель – такова уставная императорская функция. Мы хотим, чтобы к нам вернулась весна, чтобы урожаи были обильны, чтобы дичь водилась во множестве, чтобы дети выходили из чрева матерей, чтобы пенисы воздымались, как фасцинусы, и проникали туда, откуда выходят дети, дабы посеять там новых детей. Целий говорил, что у болезней есть четыре периода – атака (initium), приступ (augmentum), отступление (declinatio), ремиссия (remissio). Момент живописи – это всегда augmentum.

Греческая aedaimonia стала этим augmentatio, этим inflatio, которое являет собой торжественную римскую auctoritas. Современным людям неизвестен древний смысл слова «инфляция», а именно: «надув, придать форму». Flare, inflare, phallos, fellare – все эти слова имели отношение к тем, кто играл на дионисийской флейте или занимался ремеслом стеклодува. Это означало придать чему-то реальному раздутую, преувеличенную форму.

В философии Эпикура медицина и философия неразделимы. В философии стоиков сперматический logos правит миром. Вселенная – это одно гигантское животное, cosmos – один великий zoon, который описывается художником (zo-graphos). Платон утверждает («Menexem», 238а): «Ибо это не земля подражала (memimotai) женщине в беременности и родах, но женщина – земле (alia gino gen)». Плутарх передает нам следующее высказывание Ламприя29(«О лике, видимом на Луне», 928): «Светила суть глаза, несущие свет и вставленные в оправу лица Сущего. Солнце, подобно любящему сердцу, посылает свет во все пределы, согревая им все живое, точно кровь, греющая тело. Море – это мочевой пузырь природы. Луна же – меланхолическая печень мира». Венера считалась матерью Рима, и торжественный призыв к ней, согласно Лукрецию, озарял ее красотой «природу вещей»: «О, мать рода Энеева, voluptas мужчин и богов, о, Венера-кормилица, ты, что под блуждающими знаками неба оплодотворяешь море, несущее корабли, удобряешь землю, рождающую злаки, ибо всякое зачатие исходит от тебя, ибо твоею силою все живое рождается на свет божий, под солнцем; о, богиня, ветры затихают при твоем появлении, облака тают, цветы раскрываются, волны вздымаются, небеса сияют, птицы взлетают ввысь, и взбодряются стада. Моря, горы, бурные реки, зеленеющие поля – все обязано жизнью твоему желанию. Ты способствуешь процветанию и благополучию. Без тебя ничто не может достигнуть божественного берега света. Ты одна правишь природою»30. Лукре. ций Кар объединяет в одной и той же voluptas Спартанскую Венеру Forma, Капитолийскую Венеру31 Calva, Венеру-Покорную (Obsequens) Большого Цирка32, Венеру-Благочестивую (Verticordia) матрон, отвращающую сердца от разврата, и, наконец, Венеру Дикую обитающую у Коллинских ворот. Именно эта последняя – Венера Дикая (или, иначе, Эрицина, или Африканка, или Сицилианка) стала богиней для Суллы33, Венерой Победоносной (Victrix) для Помпея34, Венерой-Прародительницей, Genetrix (матерью Энея и всех Юлиев) для Цезаря35 и, наконец, Венерой – покровительницей Империи – до такой степени, что Веспасиан уподобил ее самому Риму, называя Roma36. Это она стала богиней – покровительницей вина, празднества 23 апреля, любой весны, любого цветения, любого изобилия, любого богатства, всего, что делает жизнь счастливой.

Игроки в кости называли «даром Венеры» самую благоприятную комбинацию – выпавшие одновременно 1, 3, 4, 6.

Тремя веками позже, к 160 году, Апулей завершил свои «Метаморфозы» гимном лунному божеству, которое повелевает рождением людей и снов, демонов и теней. Луций просыпается на Кенхрейском берегу, охваченный внезапным страхом (pavore subito). Он открывает глаза и видит полную луну, встающую из волн Эгейского моря. Герой бежит к морю и семь раз погружает голову в волны. Лишь тогда он осмеливается воззвать к царице небес (regina caeli), произнеся все ее имена – Венера, Церера, Феба, Прозерпина, Диана, Юнона, Геката, Рамнузия… и вновь засыпает на Кенхрейском берегу.

Ему видится во сне царица ночи в облике Исиды. Она увенчана зеркалом, окутана просторным черным плащом – просторным плащом столь глубокой черноты, что от нее исходит сияние (palla nigerrima splendescens atro nitore). Исида отвечает Луцию: «Я природа, я мать всех вещей, повелительница всех стихий, начало и течение времен, высшее божество, царица манов, первая среди обитателей небес, воплощение всех богов и богинь. Сияние небесного свода, целительное дыхание моря, печальное безмолвие ада – все подчиняется мне»37. Именно так daimon луны, или, вернее, повелительница демонов, единственная влиятельная богиня в подлунном мире, «меланхолическая печень мира» (по Ламприю), демоница, охраняющая богов, наблюдающая за кровью женщин и рождением детей, защитница Гениев мужчин и Манов отцов, внезапно подменила собой Венеру Лукреция, Цезаря, Августа, которая основала римский род, начиная с Анхиза, узаконила имперскую генеалогию позволила обожествление первых императоров. Исида вытеснила Венеру. Империя поглощала, одно за другим, все соседние государства, а религия присваивала себе мифологические сцены самых разных религий римских провинций, неизменно перерабатывая их в одну и ту же сцену: Исида ходит по земле в поисках фаллоса Осириса, который сама же и отсекла. Или (другой вариант) это Аттис, кастрирующий себя для Кибелы.

В Тиволи была обнаружена надпись, гораздо более поздняя, чем текст обращения к Исиде у Апулея. Стела с надписью была воздвигнута неким Юлием Агатемером. Фронтальная надпись гласит: «Гению божественного Приапа, могущественному, непобедимому. Юлий Агатемер, императорский вольноотпущенник, воздвиг сей монумент, с помощью своих друзей, после того, как увидел вещий сон». А вот надпись сзади: «Приветствую тебя, священный (Sanctus) Приап, отец всего сущего, приветствую! Даруй мне цветущую молодость. Сделай так, чтобы я нравился юношам и девушкам, чтобы фасцинус мой пробуждал в них желание (fascino procaci), чтобы я мог прогонять докучные заботы частыми играми (lusibus) и забавами (jocis). Чтобы я не слишком страшился печальной старости и не ожидал с тоскою и страхом (pavore) злой смерти, смерти, которая унесет меня в ужасный мрак Арверна, где царит повелитель манов, от коих остались лишь предания (fabulas), и откуда никто не возвращается. Привет тебе, Святой Отец Приап, привет!» Боковые надписи гласили следующее: «Собирайтесь вместе, девушки, юные девушки, что поклоняются священному лесу, что почитают священные воды! Собирайтесь все и скажите ласковыми своими голосами очаровательному богу Приапу: «Приветствуем тебя, Священный Отец Природы Приап!» Поцелуйте фасцинус (inguini) Приапа. Затем увенчайте его тысячей благоуханных венков и вновь скажите хором: «Привет тебе, о Всемогущий Приап! Кто бы ты ни был, Создатель (Genitor) и Творец (Auctor) Мира или сама Природа (Physis) и Пан, привет тебе! Это благодаря твоей мощи (vigoге) создается все живое и неживое на земле, в небесах и на море, Приветствуем же тебя, Приап, приветствуем, Святой! Ибо это по твоему велению Юпитер собственноручно мечет безжалостные свои молнии и, смущаемый твоим желанием (cupidus), покидает свои светлые чертоги. Ибо это тебя почитают милосердная Венера и пылкий Купидон, Грация и две ее Сестры, а также Бахус, даритель радости (laetitiae dator). Ибо без тебя не бьшо бы и Венеры. И Грации не блистали бы грацией. И не было бы ни Купидона, ни

Бахуса, о, Приап, Всемогущий наш покровитель и друг, привет тебе! Это к тебе обращают свои молитвы стыдливые девственницы дабы ты развязал их пояс, которого так долго не касалась мужская рука. Это к тебе взывает супруга, моля о том, чтобы нерв мужа ее всегда был напряжен и готов к бою (nervus saepe rigens potensque semper). Привет тебе, Святой Отец Приап, привет!»

Кто он – этот Агатемер-Вольноотпущенник? И не является ли приведенная надпись пародией гимна Венере, которым открывается «О природе вещей»? Или, быть может, это ludibriimi? Кто выбил ее на камне – не усердный ли ученик Эпикура, который, подобно Апулею, явно читал книги Лукреция? По правде говоря, даже если мы найдем ответ на все эти вопросы, он мало что будет значить. В Риме нельзя различить lusus и religio, сарказм и почитание, Бога высмеиваемого и Бога всемогущего, Фасцинусу или Приапу воздвигались стелы в течение всего существования Империи. Приап был «первым из богов», бог Prin, бог Priopoiein (бог, который «создает еще до начала» самого творения). Можно с полной уверенностью сказать, что Приап был самым «изображаемым» богом Империи. Слово «сарказм» происходит от греческого «sarx»; Эпикур использовал это слово, чтобы назвать тело (soma) человека и единственное место возможного счастья38. Sarcasmos – это кожа, содранная с убитого врага. Сшивая эти «саркастические» кожи, солдат изготавливал себе плащ победителя. Афина чаще всего изображается с головой Горгоны на щите, но иногда мы видим эту богиню с кожей (sarcasmos) Медузы, наброшенной на плечо. Латинское carnivore является буквальным переводом греческого sarko-phage.

Это странное, аморфное sarx греческого фаллоса или римского фасцинуса нигде не находит себе места. То, что зовется atopos, помещается в atopia и скрывается под одеждами Отцов; ему нет места в городе, ему нет места в изображении. То, что не существует, обретает пристанище в несуществующем, то есть в воображении. И однако, это несуществующее внезапно возникает между телами. То, что вздымается, уже не принадлежит мужчине, как не принадлежит и женщине, возбудившей в мужчине желание. То, что вздымается помимо воли человека, рвется наружу, за пределы места, за пределы видимости, – это бог. Очевидно, что скульптура посвящена вечно воздетому. Очевидно, что живопись посвящена обнажению