— За твою еду? На колени, монах, вымаливай прощение, — Пеппе увернулся от удара. — И ты ещё полагаешь себя поваром? Фи! Да тебя близко нельзя подпускать к плите. Овсянки у тебя подгорели, форель плавает в жире, а так называемые пирожные…

Чем не понравились шуту пирожные, так и осталось тайной, ибо побагровевший Доминико едва не добрался до Пеппе, но тот успел нырнуть под стол и нашёл убежище за юбками Валентины.

— Прошу вас, сдержите свой гнев, святой отец, — смеясь, как и остальные, обратилась она к фра Доминико. — Он всего лишь пошутил. Относитесь к нему, как сказано в строке Писания, которой вы поделились с нами.

Чуть поостыв, монах вернулся к домашним обязанностям, но долго ещё бормотал что-то себе под нос, похоже, грозился как следует вздуть Пеппе, как только представится удобный случай. А когда они поднялись из-за стола, Валентина, по предложению Гонзаги, распорядилась привести в зал приёмов Эрколе Фортемани. Тут надобно отметить, что по приезде в Роккалеоне Фортемани присвоил себе некие привилегии, которые Гонзага полагал за свои, и теперь намеревался посчитаться с обидчиком.

Валентина попросила остаться и Франческо, дабы своими опытом и знанием жизни он помог ей разобраться в этом, пусть и не слишком запутанном деле. От последних слов Валентины, вернее, от тона, которым она их произнесла, у Гонзаги неприятно защемило сердце. И, возможно, ревность, вкупе с неприязнью к Фортемани, побудила Гонзагу, после того как он послал солдата за пленником, предложить незамедлительно повесить Эрколе.

— К чему устраивать суд? — вопросил он. — Мы все свидетели его неповиновения, и наказание за это только одно. Повесить этого пса!

— Но вы и предложили судить его, — удивилась Валентина.

— Нет, мадонна. Я говорил о дознании. Но, раз вы предложили мессеру Франческо помочь нам, я понял, что вы намерены судить этого негодяя.

— Ну разве можно представить себе, что наш дорогой Гонзага столь кровожаден? — обратилась Валентина к Франческо. — А вы, мессер, разделяете его мнение, что капитана следует повесить, не дав ему сказать и слова в собственную защиту? Подозреваю, что вы поддержите его, ибо, если судить по вашим деяниям, к мягкости вы не склонны.

Гонзага заулыбался, получив наглядное подтверждение, что Валентина раскусила грубую натуру незваного гостя. Но Франческо удивил их ответом.

— Нет, я полагаю, что мессер Гонзага даёт вам плохой совет. Проявите милосердие к Фортемани сейчас, когда он не ждёт его от вас, и он станет вашим верным слугой. Такие люди мне встречались.

— Мессер Франческо не знает всего того, что известно нам, мадонна, — вмешался Гонзага. — Мы должны преподнести наёмникам наглядный урок, если хотим, чтобы они уважали нас и беспрекословно выполняли все наши приказы.

— Вот и преподнесите им урок милосердия, — вставил Франческо.

— Мы подумаем, — подвела черту Валентина. — Мне нравится ваш совет, мессер Франческо, но и предложение Гонзаги не лишено смысла. Хотя в данной ситуации я больше склоняюсь к тому, чтобы винить себя за допущенную ошибку, чем отягощать совесть казнью человека. А вот и Фортемани, так что, по меньшей мере, мы накажем его по суду. А может, он уже и раскаялся в содеянном.

Гонзага хмыкнул и занял место справа от стула Валентины. Франческо стоял слева.

Два вооружённых наёмника подвели к ним Эрколе Фортемани со связанными за спиной руками. Шагал он тяжело, в страхе перед грядущим и не отрывал глаз от Франческо, источника всех его бед. Валентина подала знак Гонзаге.

— Преступление твоё нам известно, — рыкнул он. — Можешь ли ты сказать что-либо в своё оправдание, дабы удержать нас от необходимости повесить тебя?

Брови Фортемани взметнулись вверх: не ожидал он такой ярости от Гонзаги, которого считал скорее женщиной, нежели мужчиной. А затем рассмеялся столь презрительно, что щёки Гонзаги полыхнули огнём.

— Уведите… — начал он, но Валентина остановила его.

— Нет, нет, Гонзага, так нельзя. Скажите ему… Нет, я буду вести допрос сама. Мессер Фортемани, вы обвиняетесь в очень серьёзном преступлении. Мессер Гонзага нанял вас и ваших людей по моей просьбе, вам доверили должность капитана, дабы, командуя ими на моей службе, вы обеспечивали порядок, послушание и дисциплину. Вместо этого вы стали зачинщиком утренней свары, едва не приведшей к смерти ни в чём не повинного человека, к тому же моего гостя. Что вы можете на это ответить?

— Зачинщиком я не был, — пробурчал Фортемани.

— Пусть так, но делалось всё с вашего одобрения, и вы сами приняли участие в этой жестокой забаве вместо того, чтобы остановить её, как требовал ваш долг. То есть ответственность падает на вас, моего капитана.

— Парни они горячие, необузданные, но преданные, — оправдывался Фортемани.

— Насчёт их необузданности вы правы, — неодобрительно кивнула Валентина. — Вы, надеюсь, помните, что уже дважды мессеру Гонзаге предоставлялся случай предостеречь вас. Обе проведённые в стенах замка ночи ваши люди пьянствовали, играли в кости, а раз или два поднимался жуткий шум, и мне уже казалось, что они режут друг другу глотки. Мессер Гонзага указывал вам, что с ними надобно быть построже, но вы не вняли его совету. И полагаю, выпитое накануне вино в немалой степени способствовало их безобразному поведению сегодня утром.

Последовала пауза. Эрколе Фортемани стоял с поникшей головой, вроде бы задумавшись, а Франческо обратил полный восхищения взор на юную девушку с нежными карими глазами, восторгаясь величием её души.

Гонзага же впился глазами в Фортемани, ожидая ответа.

— Мадонна, — заговорил-таки гигант, — а чего вы могли ожидать от этого люда? И мессер Гонзага понимал, что просит меня нанять отнюдь не ангелов, ибо и ваши действия не ограничены рамками закона. Что до их пьянства да горячности, покажите мне солдат, лишённых этих недостатков. Если они трезвенники и послушны, как тёлки, не будет от них толку и на поле боя. А откуда, кстати, взялось вино? Его привёз с собой мессер Гонзага.

— Ты лжёшь, пёс! — взвился тот. — Вино предназначается для стола мадонны, а не для солдат.

— Однако они добрались до него, да оно, может, и к лучшему. Вода в животе не придаёт мужчине храбрости. Да и невелик этот грех, мадонна, — вновь обратился Фортемани к Валентине. — А мои люди докажут вам свою преданность, когда дело дойдёт до схватки. Да, называя их собаками, вы недалеки от истины, но они — мастифы[27], каждый из них, и готовы отдать за вас сто жизней, если б им даровал столько наш Создатель.

— Жизнь-то у них одна, — возразил Гонзага, — и не похоже, чтобы кто-то из них жаждал расстаться с ней ради мадонны.

— Вы ошибаетесь! — с жаром воскликнул Фортемани. — Дайте им командира, способного держать их в узде, поощрять и направлять, и они выполнят любое ваше желание.

— Вот сейчас вы коснулись главного, — вставил Гонзага. — Вы доказали нам, что капитан вы никудышный. Вы не справились с возложенными на вас обязанностями. Проявили неповиновение там, где от вас требовалось подчинение, не только собственное, но и ваших людей. И за это, по моему разумению, вас надлежит повесить. Не тратьте на него времени, мадонна, — он повернулся к Валентине. — Покажем им, как наказывается своеволие.

— Но, мадонна… — Фортемани заметно побледнел.

Гонзага не дал ему закончить.

— Словами тут не помочь. Вы проявили неповиновение, а потому вас ждёт заслуженная кара.

Гигант вновь поник головой, смирившись с неизбежным и не зная, как оправдаться, но неожиданно на помощь ему пришёл Франческо.

— Мадонна, вот тут ваш советник не прав. Обвинение это ложное. Неповиновения не было.

— Как это не было? — она повернулась к графу.

— Видать, у нас появился новый Соломон, — поддакнул Гонзага. — О чём тут говорить, мадонна? Огласите приговор.

— Но подождите, мой добрый Гонзага. Возможно, следует прислушаться к его мнению.