Агриппа шагнул и сел рядом с ней.
— Я был в долгу у тебя, Лелия, но сегодня я вернул этот долг. Ты спасла жизнь моего друга, я дарую тебе жизнь и твоему отцу. Я женюсь на тебе, потому что иначе нельзя спасти тебя...
— Я должна упасть на колени и со слезами целовать твои ноги? Не так ли, мой благодетель? — Голос Лелии был колюч и сух.
— Зачем ты так? — Агриппа взял ее за руку. — Я не стану принуждать тебя. Скажи, ты все еще любишь Октавиана?
— Стоит ли говорить о глупой фантазии двух детей?
— Не лги мне, Лелия. Ради детской фантазии никто не обречет на гибель своих близких. Ты его любила, и я хочу знать, любишь ли еще?
— В век, когда Антерос правит миром, любви нет места на земле. Я удивляюсь твоей наивности, Непобедимый!
— Я не знаю твоего Антероса. — Агриппа нахмурился.
— Но служишь ему. Антерос — бог ненависти. Эмпедокл утверждает, что Эрос-любовь и Антерос- ненависть попеременно правят миром. Когда царит Эрос, создаются величайшие ценности духа, процветают искусства и ремесла и люди благоденствуют среди тучных нив, но бывают целые эпохи, когда Антерос овладевает миром: вспыхивают войны, мятежи, поля зарастают плевелами. Ничто не создается, но гибнет все. Мы живем в такое время, мой бедный благодетель.
— Все это очень интересно. — Агриппа выпустил ее руку и нетерпеливо перебрал пальцами покрывало. — Но ведь не все же мы озверели! Сам знаю, я очень виноват перед тобою. Октавиан хотел просить твоей руки, я запретил ему.
— И он послушался? — с прежней насмешливой горечью уронила Лелия.
— Он всегда меня слушается, потому что я люблю его. Я не хотел, чтобы между ним и замыслами Цезаря, встала ты, дочь нашего врага...
— А как же теперь — не боишься меня?
— Нет! Я ведь не из влюбчивых. Мне просто жаль тебя, и я виноват перед тобою, очень виноват! Когда подписывали смертный приговор Цицерону, Октавиан плакал и умолял Антония сохранить жизнь старику, а я сказал: 'Змею, которая жалит, надо раздавить', — он тяжело налег пятой на узорные плиты пола, — и настоял, чтобы тебя тоже лишили огня и воды. Я боялся, что ты умертвишь моего друга — влезешь к нему в сердце и умертвишь.
— Я в восторге от твоей откровенности. — Лелия встала. — Какая странная брачная ночь у нас, мой возлюбленный! Не правда ли?
— Не ехидничай! Ты в моей власти!
— И готова исполнить любое твое желание! Что ж ты медлишь? — Лелия склонила голову с насмешливой покорностью.
Агриппа молча схватил ее за руку и потащил к зеркалу. Огромное, сверкающее отполированной бронзой, оно висело на стене между статуэтками Марса и Киприды.
Лелия вдруг представила себе, с каким самодовольством супруга благородного Сильвия созерцает в нем свои жирные красоты.
— Полюбуйся, — Агриппа сорвал с девушки одежду, — неужели ты думала, что я, как гиена, кинусь на тебя!
Лелия закрыла лицо руками, но не издала ни звука, не плакала, не проклинала. Только по ее обезображенному худобой и нарывами телу пробегала мелкая дрожь, как от озноба.
— Запомни, ты мне не нужна, но дурачить себя философскими сказками я не позволю! Начнете с отцом разводить шашни — его четвертую, тебя брошу легионерам! И еще самую распущенную центурию выберу! — Он зло засмеялся и с отчаянием крикнул: — А я-то еще жалел тебя! Сына от тебя хотел!
VIII
Лелий Аттик, кряхтя и тяжело вздыхая, переписывал вексель за векселем и только осторожно справлялся: 'А когда же свадьба?'
Агриппа молчал. Он молча наблюдал, как Сильвий аккуратно заносил в списки города, где проживали должники Лелия, их имена и сколько они были должны. Лелий вел торговлю с Иберией, Массалией, Картагеной, Нумидией, не говоря уж об Александрии, Милете, Антиохии и Афинах. Полмира было должно другу Цицерона. Агриппа на карте отмечал алыми кружочками своих новых клиентов.
Когда был подписан последний вексель и последний обол из тайников Аттика перекочевал в подвалы Марка Агриппы, старик осмелел и даже повысил голос:
— А когда же свадьба? Меня ограбил и над моей дочерью надругаться хочешь?
Агриппа бросил ему брачный контракт:
— Пока этого хватит, а свадьбы не будет. Уедешь с дочерью в мое имение, и сидите там смирно.
Глава седьмая
I
Люций Антоний, избранный консулом, всенародно с трибуны обвинил Гая Октавия в стремлении к тирании.
— Довольно, Рим хочет покоя. Люди хотят жить, как жили их прадеды. Уже третье поколение страждет от гражданских войн!
Консул потребовал, чтобы триумвир сложил свои полномочия. Фульвия появлялась на площадях в мужской тоге, опоясанная мечом, и вербовала солдат. К ней стекались бродяги и беглые преступники. В Риме участились грабежи. Недоброжелатели обвиняли легионеров императора. Ремесленники, напуганные растущими бесчинствами, бросали мастерские и бежали куда глаза глядят. Призрак дальнейших смут страшил все сердца.
Октавиан приуныл. Он не выходил из дому, отказывался от пищи. По ночам дико вскрикивал сквозь сон. Он уже видел, как его труп, обезображенный, оскверненный, толпа, глумясь, волочит по мостовой, а ведь еще совсем недавно он был живым божеством Рима!
Октавия и ее супруг Марцелл советовали отказаться и от империума, и от власти триумвира. Октавиан колебался. Он послал за Агриппой. Посланный легионер, вернувшись, доложил, что Непобедимого нет в Риме.
Марцелл хихикнул:
— Сбежал, чтоб спасти свою голову!..
— Не лги! — Октавиан, дрожа от негодования и смертельно побледнев, прижался к стене. — Никогда мой Агриппа не бросит меня в беде! Никогда! Слышите вы, крысы! Никогда!
К вечеру пришел Агриппа. Да, его не было в Риме. Почему карино удивляется? Его друг был в разведке.
— Будь у Цезаря хорошо налажена разведка, иды марта не омрачились бы злодейством... Пойдем, карино! Оденься теплей и пойдем. На всякий случай возьми кинжал.
Октавиан от волнения никак не мог попасть в рукава. Агриппа помог ему одеться.
— Ты даже не спрашиваешь куда? Ты веришь мне, мой Дорогой?
Октавиан молча кивнул. Слезы душили его.
