— Помолчи, милый, мы тебя сейчас перевяжем и…

Василий открыл глаза. Отыскал взглядом сначала Виктора, потом Анну. Губы его снова зашевелились. Ильин и княжна инстинктивно склонились к раненому и при этом слегка стукнулись головами.

Рот Василия растянулся в беспомощной улыбке. Он опять зашептал — и теперь Анна и Виктор оба услышали, что хотел сказать Овцын:

— Я… знал… что вы… Люби его… Анюта… ему больно теперь… как мне было…

Анна закусила губу, закрыла глаза ладонями. У Виктора ком встал в горле. А Василий все шептал:

— Выбирайтесь, ребята… отсюда… тут нельзя…

Речь его сделалась невнятной, и, как ни вслушивался Ильин, ничего понять было нельзя. Губы шевелились все медленнее, даже шипящих не стало слышно.

И вдруг рука Василия со страшной силой сжала предплечье Виктора, по телу его прошла стремительная судорога, он изогнулся, словно хотел встать на мостик, кровавая пена запузырилась в углах рта.

— Агония! — сдавленно вскрикнула Анна.

И в тот же миг стальная хватка умирающего ослабла, рука упала на сено, тело вытянулось и мелко задрожало. Ильин невольно отпрянул в сторону.

Едва Овцын замер, как по его лицу, по рукам, по видной в прорезь ворота груди начало разливаться голубое мерцание. Оно становилось с каждой секундой все сильнее, пока во все стороны от лежащего тела не брызнули снопы холодных искр.

«Как бенгальский огонь», — мелькнуло в сознании Ильина. Он почувствовал — кто-то опустился рядом с ним на колени. Обернулся и увидел Торира: с дикой гримасой кусая губы, викинг исступленно раскачивая головой из стороны в сторону. На руку Виктора упала горячая капля…

Через несколько часов Василия похоронили на приметной стрелке, образованной небольшой речкой при впадении в Альту. Бычья Шея кое-как согласился обойтись без сожжения — если бы не необходимость побыстрее уходить от места ночной трагедии, он бы обязательно устроил погребальный костер и возвел на месте упокоения побратима достойный его курган. Ильину пришлось пообещать, что он вернется сюда вместе с Ториром, когда обстоятельства будут этому благоприятствовать, и поможет ему в сооружении насыпи.

Роя могилу, а затем обкладывая свежий холмик камнями, Ильин то и дело посматривал на противоположный берег реки — он все ждал появления воинов из дружины Бориса. У него не было сомнений в том, что они обшаривают теперь окрестности злополучного луга в поисках убийц.

Раздумывая о создавшейся ситуации, Виктор пришел к мысли, что надо оставить прежнее намерение отсидеться в глуши и, не теряя ни часа, спускаться вниз к Переяславлю, а затем идти на Киев.

Когда он сказал вслух о своих соображениях, Анна сразу поняла его опасения:

— Думаешь, теперь на реке оставаться небезопасно?

Викинг быстро согласился с предложением Ильина. Ему вообще было не по душе прятаться от опасности.

— Если в Кенугарде теперь неразбериха, можно попробовать попроситься к конунгу Святополку, ему наверняка люди нужны.

— Не думаешь, что в его дружине тоже могут оказаться твои земляки?.. спросила Анна.

— Не по мне остерегаться того, чего я не видел…

— Во всяком случае, предусмотрительность никому еще не вредила, заметил Ильин. — Я бы на твоем месте…

Но викинг перебил его:

— Может быть, мы что-то и смыслим в будущем, но уйти от него нам не дано.

Долго после этого они плыли в молчании. Торир мрачно смотрел на левый берег, сидя у рулевого весла. Анна неподвижно лежала на сене, спрятав лицо в ладонях. Виктор, привалившись спиной к мачте и запрокинув голову, смотрел на облачные замки, то воздвигавшиеся, то рушившиеся в синеве.

После пережитого сегодня на рассвете в душе его воцарилось какое-то мудрое спокойствие. Была, конечно, и тупая, саднящая боль, иногда затоплявшая все его существо, но и она не могла нарушить состояние внутренней гармонии. Душа его как бы замерла, ступив на грань трагического всезнания и обретя ощущение нерушимости сущего.

Яростная борьба за жизнь, смерть друга, необходимость немедленно принять решение, от которого зависит твоя судьба — все это, спрессованное в краткий миг бытия, стало чем-то вроде могучего разряда, разрушившего пелену, давным-давно опутавшую сознание Ильина. Сегодня он впервые за многие годы переживал природу, чувствовал своих спутников с такой отчетливостью, словно проник в самые потаенные глубины их подсознания.

Разум не фиксировал с привычной поспешностью все, что происходит вовне и в нем самом. Разум словно уснул. И душа воспринимала мир как могучую мистерию простых и мудрых отношений всего ко всему. Неразделимые добро и зло, боль и наслаждение, составляя как бы вязкую кровь сущего, наполняли и его, Ильина, сладким трепетом знания. Он ощущал Истину в самом себе, и это давало странное чувство своей безмерности, своей протяженности, равной Вселенной.

Да, разум Виктора спал. Но все в нем ликовало от ужаса и счастья, словно он балансировал над пропастью. Восторг высоты и подспудный страх, говорящий: удержаться никому не дано. Это было прикосновение к Вечному.

Из состояния просветленного созерцания его вывел голос Торира. Викинг разглядывал свои руки и говорил, обращаясь к Виктору:

— Я все понять не мог, что у меня с плечами. Холодит. А теперь на руки посмотрел и понял: волос нет. Как выбрило…

Ильин молча смотрел на его жилистые ручищи, в которых тяжелое весло казалось хрупким.

— А ты здорово запалил эту конюшню… Как это вам удавалось с Василием, наверное, спознались кое с кем… — Он даже улыбнулся, хотя глаза остались по-прежнему холодными, замороженными.

— Не говори глупостей, — отмахнулся Ильин.

— Ты знаешь, я охоч до шуток… Если сказать по правде, я на самом деле в восторге. Ты поступил как настоящий мужчина — сжег своих врагов вместе с домом. У нас считают такое большой удачей.

— Что ты имеешь в виду?

— У нас полагается мстить за обиду, и самое лучшее, что может сделать викинг, — это изловчиться запереть своих недругов в доме и поджечь его с четырех сторон. Если тебе удастся такой способ мести, вся округа будет завидовать такому везению.

— Дикость, — сказала Анна, резко сев на своем соломенном ложе. — И коварство. Я еще могу понять, если человек убивает обидчика сгоряча. Но мстить — это низко. Нужно уметь прощать.

— У нас думают по-другому, — усмехнулся Торир. — Даже пословица есть: только раб мстит сразу, а трус — никогда. Мужчина все хорошенько обдумает и сделает дело на славу…

Киев был переполнен разноплеменным людом. Несмотря на то, что ходили упорные слухи о скорой войне, лес мачт у пристаней нисколько не поредел. Один за одним подходили суда с юга, да и с севера спускались по Днепру ладья за ладьей. Пылили дороги на западной и южной окраинах — сотни подвод везли товары из Чехии, из Угорской земли, из Валахии.

Ильин и Бычья Шея по целым дням бродили по городу, надеясь встретить княжеский выезд и пробиться к Святополку. Ему одному они решили поведать о том, что произошло на рассвете двенадцатого августа. Только в его власти было сделать так, чтобы свидетельство участников побоища с людьми Эймунда надлежащим образом было доведено до народа, не потонуло в массе слухов. Но Святополк, как назло, все это время сидел в укрепленном замке Вышгорода и в Киев не показывался.

Толкаясь по рынкам, Виктор и Торир ловили обрывки разговоров о недавних событиях, заходя в