русских, этот сюжет также не новость — и былина о Добрыне одна из произведений в ряду других. Даже на первых наших монетах еще во времена Ярослава Мудрого, то есть в XI веке — появился всадник, поражающий змея. Название копейки — от «копейных» монет, то есть тех, где изображен поединок конника-копьеносца со змеем. Кстати сказать, многие считают, что он появился впервые на московских монетах, но на самом деле первыми были не «московки», а «новгородки». Говорю об этом особо, так как ваши места были когда-то владением Новгородской земли. Именно в новгородской иконописи излюбленный сюжет — «Чудо Георгия о змие», то есть подвиг святого Георгия, победившего змея. Ни в одном из русских княжеств не найти такого количества всадников-змееборцев на иконах, как в Новгороде и его владениях. Это тоже одна из исторических загадок.

— Так что же Добрыня? В чем дело в этой былине? — не утерпел бухгалтер.

— Я в своей диссертации связал эту историю со Змиевыми валами. Есть на Украине, южнее и восточнее Киева, многокилометровые цепи укреплений, построенных во втором — седьмом веках. В общей сложности — около тысячи километров. Так вот, в народе бытовала легенда о богатыре, победившем гигантского Змея-людоеда и запрягшего его в богатырский плуг. Когда победитель пропахал на Змее борозды, отвалы образовали эти знаменитые валы. На мой взгляд, в такой иносказательной форме была передана идея извечной борьбы со степными завоевателями. И Добрыня также участвовал в отражении набегов кочевников-половцев, печенегов. И еще одно обстоятельство, связанное с Киевом: в былине Добрыня сражается со Змеем на Пучай-реке. Это, по мнению многих ученых, река Почайна в Киеве, в которой производилось крещение жителей города. Таким образом, поединок со Змеем может означать и борьбу христианства с язычеством…

— Похоже, к дождю дело идет, — озабоченно глянув в окно, проговорил Иван Федорович. — Как ни жаль вас прерывать, а надо нам, товарищ фольклорист, побыстрее двигаться. Иначе мне назад не выбраться.

Ильин кивнул и сел за стол. Быстро, с давней солдатской сноровкой сметал окрошку и яичницу, запил чаем.

Провожать гостей на крыльцо вышли все, кто был в доме.

— Жалко, уезжаете, — посетовал бухгалтер. — У меня к вам, товарищ ученый, ряд вопросиков. Возвращаться будете — непременно зайдите. Мы вам с собой медку, яичек, еще чего-нибудь сгоношим. В Москве-то, поди, все консервы кушаете?

— Обязательно заеду, — пообещал Ильин.

В Никольском Погосте обитало два десятка семей — в основном старики. Большинство изб стояли заколоченными, только некоторые из них содержались в относительном порядке — те, что давали на лето приют дачникам. На краю кладбищенской рощи возвышался остов церкви, основательно обжитый березовой порослью. Одно деревце проросло сквозь стропила купола, корни другого пронизали столетнюю кладку и свисали над папертью.

Когда Ильин бродил как-то вечером возле развалин храма, его окликнули:

— Эй, парень, смотри не провались!

Из высокого бурьяна показалась голова, прикрытая донельзя выцветшей кепкой-восьмиклинкой едва ли не довоенного образца. Светло-голубые глаза, тоже словно бы выцветшие, с едва приметной усмешкой оглядывали Ильина с ног до головы. Ему стало неловко за свои ярко-красные кроссовки и майку с эмблемой Йелльского университета.

— Тут можно в подвал угодить, — продолжал обладатель антикварной кепки, пытаясь продраться сквозь заросли сорной травы.

Вырвавшись из цепких объятий бурьяна, он предоставил Ильину возможность полюбоваться длинным рыжим плащом и разбитыми фетровыми ботами «прощай молодость», густо облепленными репьями. Когда незнакомец поднял руку, чтобы вытянуть из зарослей длинный кнут, под мышкой обнаружился первозданный синий цвет дождевика.

— При царе-то, сказывают, народ заблужденный был, — говорил пастух, наматывая хлыст на локоть. — Вот и верили, что вода святая с-под церкви этой текет. Да и после уж — я помню мальцом был, а видывал — бабы в подвал тот лазили с бутылями.

— А сейчас что же — разуверились? — спросив, Ильин сам удивился своему тону. Словоохотливый старик необъяснимым образом вызвал у него потребность потолковать — в том значении этого слова, в котором оно понимается общительными деревенскими мужиками, охотниками до откровенных бесед с любым встречным.

— Ты садись, он теплый, камешек, — сказал пастух, указав кнутовищем на гранитную плиту с крестом и надписью «Иерей Иоанн, + иулия 12 лета 1878, жития его было 69 лет».

Ильин с сомнением оглядел надгробие. Перехватив его взгляд, старик сочувственно усмехнулся и кивнул на поваленную стелу из белого камня, на которой с грехом пополам можно было прочесть: «Пальтов Флегонт Яковлев, почетный гражданин». Памятник явно находился не на своем месте, поэтому Ильин решил, что не очень шокирует прах Пальтова, если присядет на изваяние.

Поместившись рядом, старик достал из кармана «Беломор», щелкнул по дну пачки.

— Угощайся…

— У меня кубинские. — Ильин показал пачку «Лигерос».

— Термоядерные, — усмехнулся пастух. — Это если б отец мой жив был, он бы одобрил… Такой табак курил, что дух заходился, если рядом стоишь. Самбраталическим звал…

В молчании сделали несколько затяжек. Ильин постучал согнутым пальцем по памятнику.

— Что за фамилия такая… нелепая?

— Почему? Все понятно — от пальта фамилия. У нас полдеревни Пальтовы, походи вон по кладбищу, погляди что на крестах написано.

— Да ведь слово «пальто» раньше не употребляли в народе. Господское оно было, из французского языка к нам пришло.

— Видать, барин и наделил фамилийкой. У нас ведь усадьба стояла. Генерал жил. Ох и крутой был! Мне дед сказывал: он еще мальчишкой был, когда у барина дочка пропала. Так он всю деревню переворошил, сколько народу перепороли пристава…

— Нашлась дочь?

— Не-е… Так с концами… Тоже в подвал церковный забралась мужики-то видали, кричали: не лезь, мол, — и как сквозь землю провалилась… Чего смотришь — вру, думаешь?

— Как-то не верится, — признался Ильин.

— За этими подземельями давно дурная слава идет. Из наших никто туда и не совался. Старики-то все остерегали: пропадете, бывали-де случаи. Будто бы, слышь, дыра там прямо в геенну огненную…

— А дочка генеральская?

— Видать, тоже не поверила: сказки мужицкие. Перерыли тогда все вокруг, а после заложили вход в подземелье, чтоб неповадно было лазить. Источник только вывели наверх… А потом, уж при колхозах, велело начальство и родник тот заклепать. А бабы наши расковыряли дырку в кладке, таскали потихоньку воду святую… Комсомольцы прознали, и совсем источник зацементировали.

Ильин слушал вполуха. Таких таинственных и в то же время удивительно трафаретных историй наскажут в любой деревне. Его гораздо больше занимал вопрос о метеоритных кратерах. И он решил прервать словоизвержение пастуха.

— Слушай, отец, а у вас в округе ямы большие есть? Такие, знаешь, углубления с пологими краями, вроде воронки?

Пастух немного подумал и решительно тряхнул головой:

— Нет. Я который год со стадом таскаюсь, все здесь обошел. Дырок нету, бугров сколь хошь.

Он раздавил окурок о надгробие, встал.

— Пойду… Так гляди, не провались в преисподнюю. — И обнажил в улыбке дочерна прокуренные