Сара только начинала беспокоиться, как бы не пригорели на плите ломтики хлеба, когда посланный вернулся, а вместе с ним и гостья.

Каролина прошла через кухню, спокойно поднялась наверх, чтобы оставить там шубку и капор, и, аккуратно пригладив свои чудесные локоны, так же спокойно спустилась вниз. Ее элегантное платье из тонкой шерсти и изящный воротничок были безупречно свежи, в руках она держала маленькую рабочую сумочку. По дороге Каролина задержалась, чтобы перекинуться несколькими словами с Сарой, поглядеть на нового пятнистого котенка, игравшего у кухонной плиты, и поговорить с канарейкой, которую испугала внезапная вспышка пламени в очаге. Только после этого она направилась в гостиную.

Обмен учтивыми поклонами и дружескими приветствиями прошел весьма непринужденно, как и положено при встрече родственников. По комнате подобно тонкому аромату разлилась атмосфера душевной теплоты. Только что зажженная лампа ярко светила, чайник весело мурлыкал на подносе.

— Я так рад, что вернулся домой, — повторил Мур.

Они расселись вокруг стола. Беседой завладела Гортензия. Она поздравила Каролину с выздоровлением, заметила, что щечки ее округлились и на них вновь играет румянец. Гортензия была права. В облике мисс Хелстоун произошла явная перемена: уныние, страх и безнадежность исчезли, тоска и грусть уже не снедали ее. Каролина походила на человека, испытывающего сладость душевного спокойствия и парящего на крыльях надежды.

После чая Гортензия ушла наверх. Уже целый месяц она не перетряхивала содержимое своих комодов, и ею овладело непреодолимое желание заняться этим делом именно сейчас. Теперь нитью разговора завладела Каролина. Она поддерживала беседу легко, с необыкновенным искусством. Эта легкость и изящество придавали обаяние самым обыденным темам. Что-то новое звучало в ее всегда мелодичном голосе, приятно поражая и чаруя собеседника. Необычайная подвижность лица придавала ее речи особую живость и выразительность.

— Каролина, у вас такой вид, словно вы услышали хорошую новость, сказал Мур, несколько минут не отрывавший от нее пристального взгляда.

— В самом деле?

— Я послал за вами сегодня, чтобы хоть немного приободриться, но вы подняли мое настроение гораздо больше, чем я рассчитывал.

— Очень рада. Я в самом деле так благотворно действую на вас?

— Ваше присутствие озаряет все вокруг, ваши движения плавны, ваш голос, как музыка.

— Мне хорошо оттого, что я снова здесь.

— Да, здесь хорошо, я это особенно чувствую. К тому же видеть здоровый румянец на ваших щечках и надежду, светящуюся в ваших глазках, само по себе большое удовольствие! Однако что это за надежда, Кэри, в чем причина такой радости?

— Во-первых, эту радость принесла мне матушка. Я очень люблю ее, и она любит меня. Долго и нежно выхаживала она меня, а теперь, когда ее заботы поставили меня на ноги, я могу весь день быть с нею. Настал мой черед ухаживать за ней, и я стараюсь ухаживать как можно лучше, и как горничная и как родная дочь. Вы бы посмеялись надо мной, узнав, с каким удовольствием я крою и шью ей платья. Знаете, Роберт, она сейчас так мило выглядит, и я не хочу, чтобы она носила старомодные платья. И беседовать с ней — наслаждение. Она очень умна, наблюдательна, хорошо знает людей и судит обо всем так здраво. С каждым днем я узнаю ее все лучше и все больше проникаюсь к ней любовью и уважением.

— Вы с таким жаром говорите о вашей матушке, Кэри, что старушке можно позавидовать.

— Она вовсе не стара, Роберт!

— В таком случае позавидуем юной леди.

— У нее нет таких претензий.

— Ладно, оставим ее возраст в покое. Но вы говорили, что матушка первая причина вашего счастья, а где же вторая?

— Я рада, что вам лучше.

— А еще?

— Рада, что мы друзья.

— Вы и я?

— Да. Было время, когда я думала, что все это ушло безвозвратно.

— Кэри, когда-нибудь я расскажу вам о себе одну вещь, которая не делает мне чести и потому вряд ли вам понравится.

— Ах! Пожалуйста, не надо! Я не могу плохо думать о вас.

— А я не могу перенести мысли, что вы думаете обо мне лучше, чем я заслуживаю.

— Но мне уже наполовину известен ваш секрет. Мне даже кажется, я знаю все.

— Ничего вы не знаете.

— По-моему, знаю.

— Кого еще это касается, кроме меня?

Она покраснела, замялась и промолчала.

— Говорите, Кэри! Кого еще?

Она попыталась произнести чье-то имя и не смогла.

— Скажите! Сейчас мы одни, будьте же откровенны!

— А если я ошибусь?

— Я вас прощу. Шепните мне, Кэри.

Он приблизил ухо к ее губам, но она все еще не хотела или не могла сказать. Видя, однако, что Мур ждет и что он твердо решил услышать хоть что-нибудь, она наконец проговорила:

— С неделю тому назад мисс Килдар провела у нас целый день. Вечером поднялся сильный ветер, и мы уговорили ее остаться ночевать.

— И вы вместе завивали локоны?

— Откуда вы это знаете?

— А потом вы болтали, и она сказала вам…

— Это было вовсе не тогда, когда мы завивали локоны, так что вы не так проницательны, как воображаете. Кроме того, она мне ничего не рассказала.

— Потом вы легли спать вместе?

— Да, мы ночевали в одной комнате и в одной постели, но мы почти не спали и проговорили всю ночь напролет.

— Я был в этом уверен. И тогда-то вы узнали обо всем. Что ж, тем хуже. Я бы предпочел, чтобы вы услышали это от меня самого.

— Вы заблуждаетесь, она не говорила мне того, что вы подозреваете. Не в ее натуре распространяться о подобных вещах. Я лишь кое-что поняла из ее слов, кое о чем до меня дошли слухи, а об остальном я догадалась сама!

— Но если она не сказала вам, что я хотел жениться на ней ради денег и что она с возмущением и презрением отказала мне, — вам нечего вздрагивать и краснеть, а тем более колоть иголкой ваши трепещущие пальцы: все это чистая правда, нравится вам она или нет. Если же не это было предметом ее откровений, так о чем вы толковали? Вы сказали, что проговорили всю ночь напролет — о чем же?

— О разных разностях, о которых мы раньше никогда не говорили всерьез, хотя уже были близкими подругами. Надеюсь, вы не рассчитываете, что я вам о них расскажу?

— Да, да, Кэри, вы расскажете! Вы сами говорили, что мы с вами друзья, а друзья не должны ничего скрывать друг от друга.

— Но вы уверены, что не проговоритесь?

— Совершенно уверен.

— Даже Луи?

— Даже Луи. Вы думаете, его интересуют ваши секреты?

— Роберт, если бы вы знали, какое Шерли удивительное, какое великодушное создание!

— Допускаю. В ней, должно быть, сочетаются всевозможные странности и всевозможные достоинства.

— Ее чувства запрятаны глубоко, но когда они помимо воли прорываются подобно мощному потоку,