фахверкового дома, верхние выступающие этажи которого украшала роскошная резьба. В старой части города такие здания еще не стали редкостью. При постройке фахверкового дома сначала возводят деревянный каркас, затем полости заполняют переплетенными ивовыми прутьями, а на них наносят глину и штукатурку. Над улицей возвышался остроконечный треугольный фронтон, так что крышу из красной черепицы можно было увидеть только сбоку. Солнце отражалось в свинцовых пластинах эркерных окон, как на гранях бриллианта. Над входной дверью висела дощечка с символом гильдии цирюльников — полосатым красно-белым жезлом с подвешенным тазом для кровопускания. Подобный символ ремесла можно было увидеть перед каждой лавкой. Как правило, их роль выполняли расписанные деревянные щиты, прикрепленные к домам железными прутьями. Так люди, не умеющие читать, понимали, что можно здесь купить.

Иеремия Блэкшо прошел за своим другом на первый этаж, где ученик как раз драил пол в операционной. Это было большое помещение, обитое деревянными панелями, в центре стоял широкий деревянный стол для сложных операций, а по стенам — несколько кресел с подлокотниками, низенькая скамейка и шкаф со множеством ящичков для лекарств. На стенах висели начищенные тазы для кровопусканий, кожаные чехлы с инструментами и другие приспособления. На деревянной подставке стояли глиняные миски с мазями.

Иеремия обвел взглядом операционную, и она ему очень понравилась. Здесь царили порядок и чистота. Кроме того, он, к своему удовольствию, заметил, что Ален не позарился на скелеты людей и животных, которые кое-кто из его коллег выставлял ради вящего эффекта.

— Вот проба содержимого желудка. — Ален взял с полки небольшой пузырек.

Содержимое высохло и превратилось в серый порошок, который иезуит деревянной палочкой осторожно соскреб со дна пузырька. Он попросил цинковую миску, щипцами положил в нее тлеющий уголек из камина и поставил миску на стол.

— Осторожнее, отойдите подальше, — сказал Иеремия, прежде чем ложкой насыпать часть порошка на горячий уголь.

Образовалась тонкая струйка белого дыма.

— Чувствуете запах? — спросил Иеремия.

— Дохнуло чесноком.

— Вы говорили, у барона были сильные судороги и явления паралича, а после смерти пальцы на руках и ногах были скрючены. Все это указывает на отравление белым мышьяком. Хотя такой анализ по запаху не стопроцентен, я все же думаю, он будет полезен судье при расследовании.

— Я немедленно сообщу ему об этом, — сказал Ален.

Судья Трелоней в задумчивости вышел из аптеки и в нерешительности остановился на Патерностер- роу. Слуга спрыгнул с подножки кареты, собираясь открыть дверцу, но Трелоней кивком дал ему понять, что пока не собирается садиться.

Мастер Риджуэй жил всего в нескольких шагах, и судья решил еще раз зайти к цирюльнику. Перед дверью он остановился и прислонился к стене — вдруг все поплыло у него перед глазами. Уже целый день у него кружилась голова. Кроме того, его измучила дергающая головная боль, из-за которой временами темнело в глазах. Тело просило отдыха, но уже две ночи он не мог заснуть и чувствовал себя разбитым. С трудом он собрался с силами и зашел в цирюльню. Ален Риджуэй тепло поздоровался с судьей, но, увидев его состояние, тут же пододвинул ему стул.

— Я от мастера Блаунделя, аптекаря, — сообщил Трелоней, тяжело опустившись на стул. — Это он готовил лекарство для барона Пеккема по рецепту доктора Уэлли. Он поклялся, что в нем не было белого мышьяка, и даже показал мне рецепт, присланный ему доктором. Кажется, доктор Уэлли невиновен. Благодарю вас, что вы сообщили мне о возможности отравления мышьяком. Я попросил еще одного аптекаря провести анализ по запаху в присутствии свидетелей. Белый мышьяк при горении действительно издает характерный запах. Но откуда вам стало об этом известно?

— От друга, ученого, который много поездил по свету.

— Вы должны меня с ним познакомить. Смерть барона теперь представляется мне совсем в другом свете. Если это не ошибка врача, то убийство. Кто-то сознательно отравит Пеккема!

— Вы догадываетесь, кто бы это мог быть?

— Нет, — ответил судья, покачав головой. — За последнюю неделю я поговорил со всеми членами его семьи и слугами. И ни у кого не обнаружил мотива для убийства Пеккема. Кроме жены и детей, которые, разумеется, являются наследниками. Но я просто не могу себе представить, что это был кто-то из них.

— Вам нужно отдохнуть, милорд, — настойчиво сказал Ален. — Вы не раскроете этой тайны, если усталость лишит вас возможности ясно мыслить.

— Вы правы. Я очень устал. Но эти мучительные головные боли не дают мне заснуть. Может быть, вы пустите мне кровь?

— Мы как раз находимся в благоприятном для кровопускания знаке зодиака, — согласился Ален. — Я сегодня уже несколько раз делал эту процедуру. На прошлой неделе это было бы опасно.

Хотя Ален скептически относился к астрологии, он, как каждый цирюльник, справлялся о благоприятных сроках для кровопускания, которые приводились в специальных календарях. Ответственность за нежелательный исход операции, проведенной при неблагоприятном расположении звезд, легла бы на него. На такой риск Ален идти не хотел.

Он помог судье снять плащ и жилет и заметил, что льняная рубашка Трелонея на спине и под мышками вымокла от пота, хотя уже несколько дней стояла прохладная погода. Когда сэр Орландо засучил до локтя правый рукав, Ален дал ему палку, чтобы тот мог опереться, если у него устанет рука. Проворный ученик уже принес начищенный латунный таз.

Посмотрев на судью, который от боли закрыл глаза, Аден затянул его обнаженное плечо лежавшим наготове шерстяным жгутом и ударил иглой в выступившую вену. Темная кровь с металлическим стуком закапала в таз.

Трелоней молча вытерпел процедуру, опираясь затекшей рукой на палку. Выпустив примерно двенадцать унций крови, Ален промокнул место укола льняной салфеткой и перевязал рану. Ученик поставил миску на скамью и поспешил принести ослабевшему пациенту укрепляющее вино, стоявшее наготове в кувшине.

— Вам необходим покой, сор, — твердо сказал Ален. — Позвать извозчика?

— Нет, благодарю вас, я приехал в своей карете, — слабым голосом ответил Трелоней.

Очень медленно он поднялся со стула. Ален помог ему надеть жилет. На лбу и висках у судьи блестели капли пота. Цирюльник встревоженно смотрел, как Трелоней нетвердыми шагами шел к двери. У него возникло нехорошее предчувствие.

На следующий день в цирюльню Алена вбежал невероятно взволнованный камердинер судьи.

— Мастер Риджуэй! Вы должны немедленно пойти к нам! Мой господин тяжело болен. Скорее всего его отравили!

Сэр Орландо Трелоней проходил все круги Дантова ада, проваливался в кипящие огнем озера, блуждал по вечному льду, над которым завывал жестокий ветер. Тысячами игл холод впивался в коченеющее тело, но уже в следующее мгновение отступал перед жаром раскаленной пустыни. Горела каждая клеточка его тела, глаза, язык, горло, внутренности… Он жаждал прохлады, а кругом пылал нестерпимый жар.

Над ним склонился молодой ирландец, он смеялся над ним. В его руке полыхал коптящий факел, чье пламя лизало обнаженное тело Трелонея, плоть обугливалась. В ужасе он шумел, кричал, отбивался…

Со всех сторон к нему тянулись руки, давившие его вниз. Он боролся с несметными полчищами врагов, пока один из них не пырнул его ножом. Вместе с кровью силы оставляли его, члены становились все тяжелее, тяжелее, наконец отяжелели так, что он не мог ими пошевелить…

— Успокаивается, — услышал он знакомый голос Алена Риджуэя.