Четыре кассеты, извлеченные из магнитофонного кофра погибшего Эпфеля, были внимательно прослушаны следователем по особо важным делам, тем самым джентльменом, что предложил О’Грегори карьеру национального героя. Едва отзвучала последняя пленка, следователь набрал номер директора студии «Телеандр» и сухо распорядился:

– Никаких некрологов и соболезнований… Ваш Эпфель - человек с двойным дном. Еще неизвестно, на кого он лучше работал: на вас или на красных… Но мы это уточним… Понимаю, для вас это неожиданность, но я только что прослушал его двенадцать интервью об одном подонке, чье имя - позор для нашего флота. Великолепная репортерская работа. Он провел целое следствие по делу полоумного дезертира Арда Нормана. И этот Норман у него предстает чуть ли не мессией.

Следователь по особо важным делам швырнул трубку. Он вставил эпфелевские кассеты в рекордер, нажал клавишу, и в компьютерную память фоноархива потекли электрические импульсы некогда живых слов…

Интервью первое. Молодой женский голос:

– Впервые я увидела его в военном дельфинарии. Высокий, чуть сутулый. Лет срока… Лицо строгое, скорее задумчивое, чем строгое. Приятное. Такие лица нравятся женщинам. Но он не очень-то засматривался на девушек. Похоже, он все время о чем-то думал, не замечая окружающих… Я не видела, чтобы он улыбался… Нет, мне не приходилось с ним говорить…

Интервью второе. Грубоватый мужской голос:

– Старший офицер подводной лодки, коммандер Эндрю Хич. Да, сэр… Коммандер-лейтенант Норман был моим командиром. Но я знал его еще по военно-морскому колледжу. Он пришел к нам из Аризонского университета. Не знаю, что его заставило бросить курс и перевестись к нам. Кажется, в Аризоне он изучал восточные религии. Из бывших студентов плохие командиры… Не тот материал. Как человек он был вполне терпим. Как командир - слишком мягкий. Командир должен быть тупой и решительный. Шутка, сэр, но в ней есть правда. Он был не на своем месте. Эти дельфины его доконали. Он говорил мне: «Эндрю, НТР дала человеку возможность не хвататься за ружье при виде животных. И сегодня нет нужды смотреть на куропатку, белку, зайца или медведя как на еду, мех или врага. Стрелять при виде животных - дурная забава. Но во сто крат подлее заставлять животных уничтожать людей, обманывая и тех, и других».

Я честно пытался доказать ему, что его мысли политически незрелы. Он говорил так: «С некоторых пор, Эндрю, обычная трусость стала называться у нас «политической зрелостью»«. Нет, сэр, вольнодумство до добра не доводит.

Интервью третье. Приятный баритон:

– Да, Ард Норман был моим другом. Бедняге здорово не везло. После затяжного бракоразводного процесса и штрафа, который определил трибунал, у него почти ничего не осталось. Он пригнал ко мне свой старенький «фольксваген», набитый книгами и кое-какими пожитками, и сказал, что дарит это мне все вместе с машиной. «И тебе не жалко?» - спросил я. Он улыбнулся: «Когда в воде освобождаешься от одежды, легче плыть». Потом он сказал, что намерен начать совершенно новую жизнь, о какой давно мечтал. Я пообещал ему помочь найти работу. Все-таки его уволили без пенсии. Он опять усмехнулся и произнес странную фразу: «Мы привязаны к государственной колеснице уздой собственных пороков». Мне показалось, что он слегка не в себе. Ему всегда не везло. По-моему, он опасался преследований. Он исчез мгновенно, порвав сразу со всеми. Боюсь, что у него начала развиваться маниакальная депрессия, сэр.

Интервью пятое. Старческий голос с сильным восточным акцентом:

– Да, ко мне приходил этот человек… Он сказал, что раздал все свое имущество и готов вступить в нашу общину, общину джайнов - нищенствующих аскетов ясного разума. По нашему уставу у джайна не должно быть никакого личного имущества. Даже хитон, свою единственную одежду, и чашу для сбора подаяний джайн берет в долг у общины. Таким образом джайны, освобожденные от оков имущества, обретают полную свободу для ясного мышления. Самый страшный грех для джайна - причинить вред любому живому существу. Мы не должны убивать даже комаров или москитов, а только отгонять их специальной метелочкой. Она, кстати, тоже принадлежит общине.

Человеку, о котором вы спрашиваете, я дал хитон, чашу и новое имя - Бар- Маттай, ибо он духовно созрел, чтобы быть джайном. Он ушел нести свет разума. Я не знаю его пути. Кажется, он хотел идти вдоль океанского побережья с юга на север. Это было три года назад… Нет, вестей от него и о нем я не получал.

Интервью седьмое. Мужской голос:

– Я владею небольшим экспресс-кафе на набережной. Человека в желтых одеждах я видел полгода назад. Я протирал столики. Он подошел ко мне и сказал: «Даже убийцам не отказывают в хлебе. Их кормят до самого дня казни. Я не убийца и не преступник. Дай же мне хлеба!» Я сказал ему: «Хлеб нужно зарабатывать. Стыдно попрошайничать». Он ничуть не обиделся и очень спокойно ответил: «Я не попрошайничаю. Я принес тебе свет истины, и она стоит твоего хлеба». Признаюсь, я его чуть не послал с его «светом истины». У нас тут немало всяких ненормальных околачивается. И каждый не прочь задарма поесть. Но этот чудак говорил уж очень занятно. Прямо как пророк: «Путь в бездну начинается с пустоты в сердце…» И я его накормил, сэр.

Интервью двенадцатое. Девичий голос:

– Я работаю на загородной бензоколонке. К нам редко кто приходит пешком. Тот, в желтом, пришел босиком и попросил налить ему в термос бензин. Мне показалось это смешным - бензин в термос. Потом сообразила, что это факир и он будет пускать огонь изо рта. Плеснула ему полтора галлона, спросила, когда будет представление. Он ответил, что скоро. Напоследок он сказал странную фразу… Я ее запомнила: «Жить дольше, чем Христос, неэтично, если ты не оправдал свою жизнь равноценным подвигом». Больше я его не видела, сэр, ни в городе, ни на афишах…

«Архелон» ушел от погони. И нервы, недавно натянутые до предела, отходили под нежное пение скрипки пленного музыканта. Рейфлинт и Бар-Маттай сидели друг против друга. Коммодор включил телевизор. В дверь каюты заглянул старший офицер.

– Господин коммодор, прикажите убрать антенны! Мы нарушаем скрытность плавания.

Рейфлинт махнул рукой.

– Не надо. Кто мы для всех? Неопознанный гидросферный объект.

На экране мелькали кадры репортажа с космодрома. На стартовой площадке белой свечой высился многоместный космический корабль «Звезда Вифлеема». Свита президента шествовала по бетонным плитам к бункеру укрытия.

– Дамы и господа! - привычно улыбается президент в объективы мониторов. В этот час я нахожусь на борту многоместного космической обороны. «Звезда Вифлеема» - форпоста нашей космической обороны. Космос - это весы мира, и «Звезда Вифлеема» - одна из гирек, которая позволит нам сохранить равновесие в грядущей «звездной войне»…

Страстная, пронзительная мелодия скрипки невольно вплелась в речь президента. Она звучала как бессловесный гневный протест…

– Ни один корабль не стоил нашей стране так дорого, как этот, - продолжал президент, - но мир в космосе стоит еще дороже!..

Рейфлинт в сердцах выключил телевизор.

– Кажется, я это уже где-то слышал…

– Они получат еще один «Архелон»! - воскликнул Бар-Маттай. - Только в