крыло 1-го Белорусского фронта наносило удар севернее Берлина вдоль канала Финнов, прикрывая Берлин от деблокирующих ударов с севера. Задачей 2-го Белорусского фронта К. К. Рокоссовского в Берлинской операции также [383] было предотвращение прорыва соединений левого крыла группы армий «Висла» к Берлину. Войска Рокоссовского должны были отрезать основные силы «Вислы» от немецкой столицы, отбросить их на север и уничтожить.

С Рокоссовским, кстати, связана одна из самых бессмысленных претензий В. Суворова к Жукову. Он пишет: «У Жукова так: кого может, расстреляет. Кого не может расстрелять, над тем издевается. <…> Над Маршалами Советского Союза он тоже измывался. Первым к Берлину вышел Маршал Советского Союза Рокоссовский, который командовал 1-м Белорусским фронтом. Рокоссовский был образцом полководца. Он вышел ростом и лицом. И доблестью воинской. И личной храбростью. И талантом. А фамилией не вышел. Потому на самом финише войны ему – понижение. Не мог человек с польской фамилией брать Берлин. На место Рокоссовского товарищ Сталин поставил Жукова…»{185}. Маршал Рокоссовский командовал 1-м Белорусским фронтом до 16 ноября 1944 г. С 17 ноября до конца войны он командовал 2-м Белорусским фронтом. Таким образом, первым к Берлину он выйти не мог по той простой и уважительной причине, что вышедшим к Берлину в феврале 1945 г. (в ходе Висло-Одерской операции) 1-м Белорусским фронтом руководил уже Г. К. Жуков. Поэтому все, что было сказано Владимиром Богдановичем о политическом решении не отдавать Берлина человеку с польской фамилией, – выдумки чистой воды. Он увлеченно рассказывает о том, чего никогда не было: «Тут речь о сознательном и публичном унижении маршала Рокоссовского. Он прорвался к Берлину первым, а Жуков пришел на все готовенькое, на завершающий [384] этап, чтобы сорвать лавры»{186}. «Готовенькое» в ноябре 1944 г., как нетрудно догадаться, находилось на Висле, в сотнях километров от Берлина. Неужели сложно посмотреть хотя бы даты командования фронтами в мемуарах военачальников? Рокоссовский в «Солдатском долге» довольно подробно описывает обстоятельства своего перевода с 1-го на 2-й Белорусский фронт в ноябре 1944 г.

Однако выход первым к рубежу Одера в феврале означал более прочную оборону там два месяца спустя. Были ли у Г. К. Жукова другие варианты наступления 1-го Белорусского фронта в Берлинской операции? Если пойти в обход Зееловских высот с севера или юга, то есть опасность того, что войска двух немецких армий будут выдавлены с рубежа Одера или просто отойдут ближе к городу, уплотнив его оборону. Это был бы гораздо более опасный вариант. Ставкой ВГК была поставлена задача взять Берлин, а не превратить его в осажденную крепость с сильным гарнизоном. Все это заставило модернизировать предложенную Ставкой ВГК 2 апреля 1945 г. форму операции 1-го Белорусского фронта: «Танковые армии ввести на направление главного удара после прорыва обороны для развития успеха в обход Берлина с севера и северо-востока»{187}. Помимо удара в обход Берлина был спланирован удар на окружение немецких войск, занимающих оборону на Одере.

Замысел и форма Берлинской операции никогда не были секретом. Нужно просто уметь читать. Уже в одном из первых исследований этого сражения мы можем найти такие строки: «Одновременное рассечение [385] всей окружаемой берлинской группировки на две части предполагалось достигнуть ударом левофланговых соединений 1-го Белорусского фронта в общем направлении на южную окраину Берлина и Бранденбург. Успешное выполнение этого последнего маневра в большой степени облегчало задачу овладения Берлином, так как на период решающих боев непосредственно за Берлин значительная часть сил противника (т. е. основные силы 9-й немецкой армии) не смогла бы принять участия в борьбе за город, так как она оказывалась бы окруженной и изолированной в лесах юго-восточнее Берлина»{188}. Все нужные слова есть: «в общем направлении на южную окраину Берлина», «не смогла бы принять участие в борьбе за город». Вот почему 1-я танковая армия оказалась на юго- восточной окраине Берлина. Но оппоненты Жукова всего этого не видят и не понимают. Критикуя Георгия Константиновича, В. Сафир приводит его слова в редакции «Военно-исторического журнала», произнесенные 13 августа 1966 г.: «Я считал, что чем больше мы вытянем резервов противника, уничтожим их в открытом поле, тем легче удастся взять Берлин»{189}. «Открытое поле» здесь не только и не столько 44 км перед Кюстринским плацдармом, а местность к юго-востоку от Берлина, где планировалось разгромить франкфуртско-губенскую группировку немецких войск. Кроме того, было бы логично предположить, что на ее деблокирование будет отвлечена часть резервов в районе самого Берлина. «Чистым полем» (в сравнении с улицами Берлина) были также сами Зееловские высоты. Оборонявшие их войска получали на головы сотни тысяч снарядов и отходили в Берлин [386] уже изрядно потрепанными. Но пламенные обличители всего этого не понимают и упорно твердят: «Папа, где море?!» Нужно сказать, что военному историку нужно уметь разбираться в оперативных вопросах. В отличие от военачальников, проводить железной рукой свои решения в жизнь не требуется, но разбираться в мешанине стрелочек на карте положение обязывает. Если этого не умеешь, то нужно, как говорили в фильме моего детства, «сидеть на тихой планете и разводить склисов», а не обличать на страницах печатных изданий Маршалов Советского Союза.

Трудности «вскрытия» Кюстринского плацдарма в начальной фазе Берлинской операции были неизбежностью. Как это часто уже бывало на войне, Г. К. Жукову достался самый сложный участок фронта. Его 1-й Белорусский фронт в ходе Висло-Одерской операции в начале февраля первым вышел на рубеж реки Одер в 60 км от Берлина и захватил плацдарм, получивший название «Кюстринский» по имени города на восточном берегу Одера. В феврале – марте 1-й и 2-й Белорусские фронты проводили Восточно-Померанскую операцию, ликвидируя угрозу своему северному флангу. Фронт на Кюстринском плацдарме оставался практически неподвижным, что позволяло немцам укреплять оборону по его периметру. Соседний 1-й Украинский фронт И. С. Конева в феврале – марте 1945 г. проводил частные операции в западном и юго-западном направлении и занял к концу марта 1945 г. позиции, находившиеся юго-западнее рубежа, на котором фронт остановился в феврале месяце. Это означало, что перед войсками Жукова немцы готовили оборону дольше. Поэтому из трех фронтов в Германии 1-му Белорусскому фронту в Берлинской операции пришлось взламывать самую прочную оборону противника. Строго говоря, у И. С. Конева в гипотетической гонке до Берлина с самого начала было несколько очков форы: в начале [387] наступления он прорывал менее прочную и готовившуюся меньшее время оборону противника.

Если бы Жуков взялся реализовывать приписываемые ему безумные идеи с бегом наперегонки к Берлину, он бы выбрал участок прорыва где-нибудь на правом фланге своего фронта. Например, южнее Штеттина, где фронт стабилизировался только в конце марта 1945 г. Далее последовал бы прорыв наспех построенной обороны и бег к Берлину вдоль железной дороги Штеттин – Берлин. В этом случае расстояние, которое надо было бы покрыть танковыми армиями, было бы меньше, чем у Конева, и исход соревнования был бы очевиден. Загвоздка была бы только в том, что на внешний обвод Берлина отошли бы полнокровные соединения, в реальности разгромленные в «котле» или засыпанные снарядами на Зееловских высотах. Прорвавшиеся к Берлину танковые армии умылись бы кровью. Но Жуков был гораздо умнее своих критиков и знал, что нужно сделать для эффективного выполнения задачи захвата немецкой столицы.

Поэтому слова о том, как умный И. С. Конев обошелся без кунстштюков с прожекторами и успешно прорвал оборону, звучат крайне неубедительно. Прорыв обороны Коневым не означал выхода в тыл группировке противника на Зееловских высотах, как это утверждает Б. Соколов. Строго говоря, для выхода в тыл группировке противника на Зееловских высотах Коневу нужно было взять Берлин.

Помимо обеспечения окружения защитников Берлина на подступах к городу, выбор Зееловских высот как направления главного удара диктовался также соображениями обеспечения безопасности северного фланга наступления. Сам Г. К. Жуков описывает это так: «А так как сосед справа, 2-й Белорусский фронт, начинал наступление на четверо суток позже нас, всякая задержка с прорывом обороны противника могла создать для [388] фронта очень невыгодную оперативную обстановку. Чтобы гарантировать фронт от всяких случайностей, мы приняли решение поставить 1-ю гвардейскую танковую армию генерала М. Е. Катукова в исходное положение за 8-й гвардейской армией В. И. Чуйкова, с тем чтобы в случае необходимости немедленно ввести ее в дело в полосе 8-й гвардейской армии»{190}. Георгий Константинович напрасно не объяснил прямым текстом, о каких «случайностях» может идти речь. Он опасался получить удар во фланг со стороны немецких войск в полосе 2-го Белорусского фронта К. К. Рокоссовского.

Опасность представляла 3-я танковая армия Хассо фон Мантойфеля, входившая в состав группы армий «Висла» (Weichel). Она целиком находилась в полосе фронта К. К. Рокоссовского и в первые дни наступления не подвергалась ударам войск Жукова. Армия Мантойфеля была достаточно сильной и имела в своем составе не так мало подвижных соединений. В частности, в 3-й танковой армии