г. транспортной авиацией в район Калуги было переброшено 8512 человек пополнения и 4-й полк СС из Кракова.

Принятые немецким командованием меры рано или поздно должны были перейти из количества в качество. Уже в боях за Калугу приняли участие переброшенные по воздуху части. Далее они были отброшены на запад, и к Юхнову стянулась уже достаточно сильная группировка, вполне пригодная для отражения попытки 1-го гвардейского кавалерийского корпуса с ходу овладеть этим важнейшим узлом коммуникаций. Отступая от Москвы, немцы создавали несколько подготовленных в инженерном отношении рубежей обороны. Сам Белов пишет: «С начала зимы <т.е. с начала декабря. – А. И. > немцы расчищали шоссе. По обеим сторонам его образовались высокие снежные валы, закрывавшие шоссе от глаз наших наблюдателей. В некоторых местах фашисты облили валы водой, превратив их в ледяные. Под защитой этих валов гитлеровцы имели возможность незаметно для нас маневрировать резервами»{117}. [260]

Легкой жертвой Варшавское шоссе и узлы дорог на нем были лишь в охотничьем рассказе генерала Блюментрита. Летом 1941 г. советское командование лихорадочно возводило укрепления в тылу истекающих кровью войск. Зимой 1941/42 г. точно так же немцы сооружали ряд рубежей обороны, названных по имени городов Германии. Отступать на следующий рубеж разрешалось только по его готовности к занятию войсками.

Хорошую оценку возможного развития событий в том случае, если бы Г. К. Жуков не развернул конников П. А. Белова от Юхнова, дают нам действия 1-го гв. кавалерийского корпуса под Вязьмой в феврале 1942 г. Точно так же для предотвращения захвата важнейшей линии коммуникаций немецкое командование бросило под Вязьму остатки двух танковых дивизий – 5-й и 11-й. Эти две дивизии заняли оборону к северу и югу от шоссе соответственно. Кроме того, 5-я в зависимости от обстановки меняла свои позиции, перемещаясь к югу от Вязьмы. Позднее на усиление этих двух дивизий прибыли части 246-й пехотной дивизии. С оперативной точки зрения обстановка под Вязьмой была в целом сходной с той, которая сложилась под Юхновом после Калужской операции. Точно так же П. А. Белов пытался смещать направление главного удара, стремясь обойти открытый фланг обороняющихся под Вязьмой частей немцев. В сущности, он реализовывал план, который был им задним числом предложен в отношении несостоявшегося штурма Юхнова: «Мы имели прекрасную возможность обойти Юхнов слева, ввести через разрывы в боевых порядках противника у деревни Касимовки и в других местах по меньшей мере четыре кавалерийские дивизии». Оборону 11-й танковой дивизии под Вязьмой П. А. Белов точно так же пытался обойти слева позиции противника, смещая острие удара своего корпуса на запад. Весь февраль раз за разом П. А. Белов [261] атаковал шоссе Вязьма – Смоленск, стараясь «обойти слева». К 20 февраля до железной дороги Смоленск – Вязьма оставалось уже 6-7 километров. Уже 23 февраля конники Белова вышли к железной дороге между Ребровом и Алферовом, в 30 км западнее Вязьмы. Однако вскоре контратаки немцев вынудили кавалерийские дивизии группы Белова отойти в исходное положение. Далее произошло то, чего удалось избежать под Юхновом: немецкая контратака больно ударила по растянутому вследствие стремления «обойти слева» правому флангу группы Белова, что привела к окружению 329-й стрелковой дивизии, переданной в группу из состава 33-й армии. Немцы вполне успешно реализовывали идею асимметричного удара, обрушивая контратаки на ослабленный фланг атакующего, стараясь одновременно удержать оборону на атакуемом крыле. У меня нет никаких оснований утверждать, что поединок с группой Штумме под Юхновом кавалеристы провели бы результативнее боев под Вязьмой месяцем позднее. Как бы ни хотелось П. А. Белову и его начальнику разведки А. К. Кононенко представить Юхнов как упущенный шанс корпуса, приказ Г. К. Жукова о повороте на Мосальск был лишь бесстрастным судейским «брэк!», сказанным в совершенно бесперспективной для кавалеристов ситуации.

Традиция ценных советов командующему фронтом в мемуарах продолжилась также в описании событий, последовавших за прорывом корпуса Белова через Варшавское шоссе. Преуспел в этом начальник разведки 1-го гв. кавкорпуса А. К. Кононенко в мемуарах, написанных в 1959-1962 гг., но не изданных по цензурным соображениям. Уже в наше время они были обработаны и изданы Ф. Д. Свердловым. Одна из основных претензий к Г. К. Жукову заключалась в жалобах на недостаточное прикрытие действий кавалерийского корпуса с воздуха: [262]

«Майор Холод <командир авиаполка. – А. И. >в 23 часа 5 февраля сообщал Белову:

«Командующий ВВС 10-й армии подчинил нас себе и приказал прикрывать район армии. На мой доклад, что я имею задачу 1-го гв. кавкорпуса, мне ответил начальник штаба ВВС 10-й армии, что есть приказ Жукова о том, что 66-й ИАП в течение 4 и 5.02.42 должен выполнять задачу 10-й армии.

Жду указаний. Майор Холод».

Приказ прикрывать 10-ю армию был отдан 66-му ИАП как раз в момент, когда группе Белова было приказано атаковать Вязьму и во что бы то ни стало овладеть городом. Что же это – ошибка, досадное совпадение, недоразумение или оплошность? – спрашивает Кононенко.

Но еще хуже обстояли дела с прикрытием истребителями группы войск Белова в дни ее наступления на север на соединение с кавкорпусом Соколова. Здесь вообще командующий фронтом забыл о прикрытии ее с воздуха»{118} .

Намеки, как мы видим, следуют вполне прозрачные: злобный командующий фронтом решил извести кавалеристов и намеренно лишил их поддержки авиации. Однако начальник разведки 1-го гв. кавалерийского корпуса просто не в курсе. Г. К. Жуков проблему поддержки действующих у Вязьмы соединений понимал и докладывал о необходимых мерах И. В. Сталину 22 февраля 1942 г.:

«Брать авиацию армий приказ № 0127 запрещает. Западный фронт, имея в своем распоряжении всего лишь один полк ТБ-3, не может сейчас совершенно прикрыть 12 дивизий, действующих в районе гор. Вязьма, жел.дорожных перевозок и выгрузочных районов. [263]

Прошу усилить фронтовую авиацию на 2 полка «Харрикейнов» для обеспечения Белова, Соколова, Ефремова и на 2 полка ЯК-1 для помощи армейской авиации для усиления отпора авиации противника при массированных налетах для прикрытия перевозок»{119}.

События лета 1941 г. и битва под Москвой выявили существенный изъян в организации ВВС Красной армии. Командующий фронтом (см. ссылку Г. К. Жукова на приказ №0127) не имел возможности массировать авиацию фронта на ключевом направлении действий своих войск. Тот же самый приказ № 0127 был «виновником» того, что командующий 10-й армии мог запретить использование 66-го ИАП-а в интересах конников Белова. Это если оставить без внимания тот факт, что в некоторые дни в этом авиаполку было по… три (!) исправных самолета. К тому же в начале февраля Жуков вникал в обстановку в полосе подчиненного ему в новой должности Калининского фронта. В те дни, о которых пишет Кононенко, Жуков находился в штабе 20-й армии А. А. Власова, т.е. на противоположном от Юхнова крыле Западного фронта.

Глобально проблема была в том, что большая часть авиации была размазана по армиям. То есть между авиаполком в нужной точке и командованием фронта чаще всего было промежуточное звено в лице командования армии. Соответственно, если в полосе одной армии решалась судьба операции, то ВВС этой армии работали на износ, в то время как ВВС армии на более спокойном участке фронта действовали с куда меньшим напряжением и даже искали, чем заняться. Подобная система сложилась до войны и, к сожалению, не прошла проверку на прочность. Эта проблема была решена весной 1942 г., когда начали формироваться воздушные [264] армии. Тем самым командующий фронтом управлял всеми силами авиации, распределяя ее между армиями в зависимости от текущей обстановки. Первая воздушная армия, как и следовало ожидать, была сформирована в составе Западного фронта. Но в период, когда Белов и Ефремов сражались под Вязьмой, ее еще не было. Поэтому фраза в мемуарах А. К. Кононенко «Утром 31 января Белов пишет командующему Воздушной армией Худякову…» звучит просто издевательски. Мало того, что 1-я воздушная армия была сформирована только 10 мая 1942 г., ее командующим С. А. Худяков стал только в июле 1942 г., а до этого армией командовал Т. Ф. Куцевалов. Меня больше всего поражает во многих мемуаристах именно это: незнание фактов и подводящая на каждом шагу память при непробиваемом апломбе. Потом эти написанные с апломбом пассажи вырывались из контекста и использовались для очернения Жукова.

Не раз сталкиваясь с мыльными пузырями «упущенных возможностей», я стал крайне скептически относиться к «альтернативной истории», особенно излагаемой на страницах воспоминаний. Избирательность памяти, постоянное стремление выдавать желаемое за действительное и скудные сведения о действиях противника существенно снижают ценность таких исследований. Происходило то, что должно было произойти. Мелкие флуктуации чаще всего не могли изменить развитие событий, в которых участвовали десятки дивизий и сотни тысяч человек. [265]