завтрак, опаздывал, и один из них решил дополнительно попрактиковаться в работе. В 7.02 он получил отраженный импульс, гораздо более сильный, чем все то, что он видел до этого дня. Более опытный оператор Локарт сел к радару, убедился в его исправности и подтвердил получение отметки от огромного числа самолетов. Расчеты показали, что воздушная армада находится в 137 милях к северу от острова. До Информационного центра операторам удалось дозвониться только с помощью дежурного телефониста. Через него удалось сообщить лейтенанту Тейлору об обнаруженных самолетах. Он [183] вспомнил о том, что на острове работал радиомаяк, наводивший перегоняемые на него бомбардировщики Б-17. Тейлор посоветовал не беспокоиться об этом, а рядовой Локарт не стал спорить с офицером. Два оператора лишь аккуратно отмечали приближение воздушной армады, которая со скоростью 180 миль в час неслась к американской военно-морской базе. В 7.39, когда до острова оставались 22 мили, самолеты вошли в радиолокационную тень, образованную горами в северной части острова. В этот же момент, наконец, прибыл пикап, и рядовые с радиолокационной станции отправились на завтрак. Почти час времени, который можно было бы потратить на подъем флота по тревоге, был безвозвратно потерян.
Боевая тревога была пробита по приказу старшего на рейде контр-адмирала Фурлонга только в 7.55 7 декабря. Сигнал «Всем кораблям в гавани, боевая тревога!» был поднят только после того, как Фурлонг увидел просвистевший мимо самолет с красными кругами на фюзеляже. Начался день, который впоследствии назовут «днем позора». Проигнорированным сообщением радарной станции неприятности только начались. Запертые двери погребов боезапаса на кораблях приходилось взламывать ломами и кувалдами. Пять командиров линкоров из восьми находились на берегу. На кораблях электричество подавалось с берега по кабелям, которые перебивались осколками или отсоединялись в суматохе при попытке отдать швартовы и отойти от стенки. На оставшемся без электричества крейсере «Сент Луис» до разведения паров матросам пришлось подавать увесистые снаряды к зениткам, обливаясь потом, по живой цепочке в полнейшей темноте. Разумеется, не обошлось без нелепых слухов: по острову пошли разговоры о высадке японского десанта на пляже [184] Уайкики. Точно так же у нас в 1941 г. распространялись слухи о немецких парашютистах.
Не менее показательна история с аэродромами Перл-Харбора. Нейтрализация ПВО американской военно-морской базы была залогом как эффективности ударов по кораблям, так и безопасности японского авианосного соединения. Поэтому аэродромы входили в число целей для первой атаки Перл-Харбора. И вновь обстоятельства сложились крайне благоприятно для нападающих. Истребители на аэродроме Уиллер армейской авиации утром 7 декабря 1941 г. стояли скученно, а не в разнесенных друг от друга капонирах. Произошло это потому, что больше всего генерал Шорт опасался диверсий, а не удара с воздуха. Для 25 пикировщиков Аичи D3A1 «Вэл» с авианосца «Дзуйкаку» и 8 эскортировавших их «Зеро» с «Сорю» аэродром Уиллер представлял просто идеальную цель. Атака началась в 7.51 утра. Снаряды пушек истребителей и бомбы пикировщиков неумолимо делали свое дело. Огонь перекидывался от одного истребителя к другому. Вскоре и новейшие Р-40, и устаревшие Р-36 были охвачены огнем. Рядовой охраны аэродрома бросился в ангар за пулеметом, но не смог открыть помещение, где он хранился. Он пытался сломать замок, но безуспешно.
В 7.53 восьмерка истребителей «Зеро» с «Хирю» атаковала аэродром Ива морской авиации. Снова пламя перекидывалось от одного самолета к другому, истребители F4F «Уайлдкэт» взрывались, бомбардировщики SBD горели. Японцам удалось расстрелять 32 самолета ценой потери одного «Зеро». В 7.55 аналогичному удару «Вэлов» с «Сёкаку» подвергся аэродром бомбардировщиков Хикэм.
Японцам удалось полностью обеспечить внезапность нападения и даже не потерять те два авианосца, которые закладывались в план операции по итогам командно-штабной [185] игры августа 1941 г. Некоторые предупреждения командованием американской военно-морской базы просто не были получены вовремя. Так, телеграмма из Вашингтона о том, что японцы собираются в 7.30 по гавайскому времени предъявлять США ультиматум, была принята по линии «Вестерн Юнион» в Гонолулу в 7.33, за 22 минуты до нападения. В ней предписывалось «быть в соответствующей готовности». Не имевшая никаких пометок срочности телеграмма была доставлена адресату (генерал-лейтенанту Шорту, командующему [186] Гавайским военным округом) только в… 11.45, а расшифрована – только в 14.58. В три часа дня она могла вызвать только горькую усмешку, а командующий Тихоокеанским флотом США адмирал Киммел просто с досадой выбросил ее в мусорную корзину, сказав армейскому курьеру: «Теперь это уже не имеет никакого значения…» Одним словом, употребленный Франклином Делано Рузвельтом на речи в конгрессе оборот «день позора» (The Day of Infamy) как нельзя лучше подходил к событиям 7 декабря 1941 г.
Мешанина нелепостей «дня позора» породила впоследствии конспирологическую теорию вполне в духе отечественных «у нас есть такие приборы» и «командиры предали». Перл-Харбор стал в воображении некоторых исследователей частью хитроумного плана Рузвельта по втягиванию США в войну. Точно так же как теория В. Суворова, такая версия несколько сглаживала впечатление от случившейся катастрофы. Тем не менее события в Перл-Харборе имеют более простые объяснения. Одним из важных факторов стало стратегическое решение американского и английского правительств в январе 1941 г. на сосредоточение в случае войны основных усилий в Атлантике и сокрушение в первую очередь Германии, а не Японии. Соответственно, Тихоокеанский флот рассматривался в США как объединение второй линии. Кроме того, в воздушное нападение армейское и морское командование базы не очень верило и больше внимания уделяло обороне Гавайских островов от ударов с моря. Суммирование этих факторов с обычными для перехода от мира к войне несуразностями привело к эпическому разгрому Перл-Харбора.
То, что творилось у нас 22 июня 1941 г., является всего лишь одним из вариантов того хаоса, который неизбежно сопровождает переход от мира к войне. Самолеты [187] противника будут принимать за свои, реальные взрывы – за учения. Разумеется, нужно делать максимум для того, чтобы подготовиться к войне. Но переход все равно будет болезненным, и без снятых ударников, закрытых коробок с боеприпасами не обойдется. Не нужно делать из этого повода для размышления о национальной ущербности и конспирологических теорий у нас есть такие приборы!» и «командиры предали!». [188]
Смоленский гамбит
Война сильно отличается от шахмат. В шахматах можно сказать противнику: «Я сделаю вот эти три хода, и вам мат!» На войне в ответ мы услышим: «Ничего подобного, сражение только начинается!»
К моменту прибытия Г. К. Жукова в Москву большая часть войск Западного фронта Д. Г. Павлова уже безостановочно катилась в пропасть. В ночь с 25 на 26 июня 1941 г. войска фронта начали отход на линию Лида, р. Шара, Бытень, Пинск. Первый «скачок» отхода планировалось произвести сразу аж на 60 км. Но обогнать механизированные соединения вермахта передвигающаяся пешим порядком пехота 3-й и 10-й армий уже не могла. Начальник штаба фронта Климовских 26 июня отправил наркому обороны донесение: «До 1000 танков обходят Минск с северо-запада, прошли укрепленный район у Козеково. Противодействовать нечем»{68}. Конечно, «1000 танков» были преувеличением, но именно 26 июня XXXIX моторизованный корпус 3-й танковой группы Г. Гота вышел к автостраде северо-восточнее Минска. Он двигался от Вильнюса через Молодечно и поэтому [189] просто обошел оборону 44-го и 2-го стрелковых корпусов на подступах к столице советской Белоруссии. К вечеру 28 июня танковые группы Гота и Гудериана соединились и образовали первый в истории Великой Отечественной войны «котел» для войск двух советских армий. К сожалению, он не стал последним: большие и малые «котлы» стали неотъемлемой частью сражений 1941-1942 гг. Но крупное окружение в первую неделю войны стало шокировавшим военное и политическое руководство Красной армии ударом. Главным последствием масштабного окружения чаще всего становилась большая брешь в построении войск, для латания которой требовались крупные резервы. В образовавшуюся брешь продвигались подвижные соединения противника, и терялась сразу большая территория. [190]
3 июля 1941 г. Франц Гальдер записал в своем дневнике:
Следующей фразой Гальдер фактически хоронил Красную армию:
Основанием для такого рода утверждений стали расчеты количества соединений, которые мог выставить СССР против армий, вторгшихся на его территорию. Немецкое командование предполагало наличие у противника 164 соединений. К 8 июля немцы насчитывали 86 советских