Тем временем Гаральд Кнут жил спокойно в своем доме, ухаживая за прекрасной, спасенной им женщиной и ее маленьким ребенком. Только через несколько недель для матери, лежавшей в сильной горячке, миновала опасность. Во время болезни ее преследовали всевозможные видения, и в бреду она говорила о таких вещах, которые заставляли Гаральда Кнута серьезно задуматься. Особенно в ту ночь, когда наступил кризис, больную трудно было удержать в постели. Ей все казалось, что ее преследуют какие-то две женщины, чтобы отнять ее ребенка.

— Оставь моего ребенка, — кричала больная, — он не твой! В его жилах течет кровь графа Шенейх… Не хочешь ли ты уничтожить кровь от крови его и плоть от плоти, гордая женщина? — и она снова зарывалась в подушки и бормотала глухим, разбитым голосом: — Не убивай меня, Лейхтвейс, я тебе ничего дурного не сделала, не трогай ребенка, пощади маленькое создание, дай нам свободу… Как ты смеешь поднимать руку на моего ребенка, низкий раб, презренный негодяй, ты, который за деньги продал свое имя, чтобы связать с собой нелюбимую женщину, которая, как ты знал, принадлежала другому? Ах, я буду любить этого другого до последнего моего вздоха, тебя же я ненавижу, и знать не хочу слугу Лейхтвейса. Помогите! Помогите, у меня больше нет имени, и никто не вырвет у меня тайну моего рождения!

Гаральд Кнут не знал, что ему предпринять. Кто этот Лейхтвейс и почему она утверждала, что в жилах ее ребенка течет графская кровь?

— Но что с вами? — вдруг оборвала белокурая Ольга свой рассказ посмотрев с удивлением на мнимого странствующего торговца. — Вас взволновал мой рассказ?

Действительно, Аделина Барберини почувствовала странное волнение с той минуты, как молодая девушка произнесла имя Лейхтвейса.

— Так ли я понял вас? — спросила она. — Женщина, которую Гаральд Кнут вытащил из моря, говорила, что слуга по имени Лейхтвейс был ее мужем?

— Совершенно верно, — ответила Ольга, — в этом отношении не может быть никакой ошибки.

— Меня удивило странное имя — Лейхтвейс. Продолжайте и не обращайте на меня внимания: во время грозы я всегда немножко нервничаю.

— Когда первое горе вдов и сирот успокоилось, — продолжала Ольга свой рассказ, — личность Гаральда Кнута снова сделалась центром интереса жителей острова. Хотя он сам по-прежнему жил замкнуто в своем доме, в котором теперь уже не был так одинок, но все-таки деревенские сплетники занимались им. Мало-помалу начали возникать против него недоброжелательство и скрытая злоба, которая уже давно дремала в душе боркумцев и теперь нашла богатую пищу в случившемся с ним. Кто эта женщина и ребенок, привезенные Гаральдом Кнутом с моря? Так как он сам был не расположен что-либо рассказывать, то этим занялось злословие и суеверие людей, сочинявших про него всевозможные небылицы.

Когда после тяжелой болезни Бледная женщина, как стали звать ее, первый раз вышла с ребенком в сад, находящийся позади дома Кнута, и села в беседке, из которой могла видеть прохожих, все единодушно согласились, что эта женщина — существо не из крови и плоти, как другие, но что она послана Кнуту дьяволом. Кнут сам так часто говорил, что вырвет у моря его лучшее сокровище, что теперь для всех стало ясно, что Сатана, с которым он был в дружбе, послал Гаральду из морских волн эту русалку, чтоб окончательно овладеть его душой. Только слепой мог не видеть, что рыбак безумно влюбился в нее. Он следовал за ней, как тень, окружал ее самыми нежными и предупредительными заботами. Он выписал из Бремена всевозможные питательные и укрепляющие средства и складной садовый стул, на котором она обыкновенно сидела в его саду, под сенью деревьев.

Чтобы дать ребенку лучшее молоко, он купил самую дорогую корову и смотрел на нее, как на святыню. Для Бледной женщины он также выписал из Бремена множество нарядов, да таких, о которых боркумские рыбаки и мечтать не смели. Словом, Гаральд Кнут, который до сих пор сторонился людей, который обходил каждую девушку, теперь вел себя как настоящий влюбленный. Да, она была посланницей ада, эта Бледная женщина, и Кнут знал ее не со вчерашнего дня. Она уже давно в тихие, лунные ночи, когда Гаральд дремал в Друидовой пещере, выходила из волн, обвивала его своими белыми руками и предавалась с ним греховной любви, последствием чего явился ребенок. Так как Кнут умолял Сатану навсегда оставить ему чудную женщину, обещая за это никогда не входить в церковь и жить так, чтобы его душа не могла ускользнуть от дьявола, то последний и исполнил его просьбу. Бледная женщина приняла человеческий образ и вместе с ребенком поселилась у Гаральда.

Подобные вздорные сказки распространялись по всему острову, и хотя старый пастор искренне боролся против этих суеверий, стараясь доказать, что Бледная женщина и ее ребенок — такие же Божии созданья, как и все остальные, — никто ему не верил. Боркумцы были убеждены, что Гаральд Кнут — слуга Сатаны, а спасенная им женщина — русалка, появившаяся со дна морского и превратившаяся в женщину. Мало-помалу удалось узнать, что Бледную женщину звали Лукрецией, именем, которого жители Боркума никогда не слыхали, почему и решили, что оно вымышленное. Ведь ни одна христианская душа не носила подобного.

Снова пастор разъяснял им, что имя это было известно еще во времена седой древности у римлян и с тех пор сохранилось в некоторых семействах, и снова никто не хотел ему верить. Имя ребенка, которого Бледная женщина почти постоянно держала на руках, прижимала к груди, ласкала и целовала, когда сидела в беседке, звучало более знакомо: Генрих Антон. Но рыбачки сомневались, чтоб он когда-либо получил земное крещение, и ни в чем не виновному ребенку, мирно дремавшему у материнской груди, не сознававшему еще человеческой ненависти, они не давали покоя, утверждая, что он носит на себе явные признаки адского происхождения; будто бы он косолап, как все черти, и имеет хвост, что на его пальцах, вместо розовых ногтей, торчат когти, а надо лбом растут два бугорка, которые впоследствии, несомненно, превратятся в рожки. Это были бессмысленные и опасные сказки, угрожавшие и матери и ребенку.

Настала зима. Когда первый снег покрыл остров белым, как саван, ковром, жители Боркума сделались свидетелями большого чуда, или, по крайней мере, большой неожиданности. В один прекрасный день Гаральд Кнут в праздничной одежде подошел к дому пастора и слегка дрожащими руками постучал в дверь. Жена пастора, открыв ее и увидев перед собой пользовавшегося дурной славой Гаральда, немного испугалась, но желая показать, что она — жена пастора — не разделяет суеверий необразованных рыбаков, впустила его. Тем не менее ей стало немного жутко, когда она узнала, что Гаральд хочет переговорить с ее мужем по важному делу.

— Какое бы это могло быть дело? — спрашивала; себя взволнованная пасторша. — Не хочет ли Кнут нарушить покой пастора, чтобы поднять его на смех?

Ах, было время, когда старый пастор возлагал большие надежды на Гаральда Кнута; когда тот, еще мальчиком, ходил к нему, готовясь к конфирмации, тогда Гаральд Кнут отвечал лучше всех и приобрел любовь своего учителя. Даже и позднее, во время его юности, между ним и пастором продолжалась сердечная дружба, пока Гаральд не стал все более и более удаляться от старика и делаться нелюдимым.

— Всему причиной дурные книги, которые он добывает в Бремене, — жаловался пастор, — они погубили его. Всемогущий Боже, обрати заблудшего на путь истины.

— Не могу ли я поговорить с господином пастором? — мягко спросил Гаральд Кнут. — Я пришел… к нему… с просьбой.

— Просьба?

Ах, с каким трудом проговорил это слово гордый человек, как томительно тяжко было его губам сказать его, какую борьбу должен был вынести он прежде, чем решиться на посещение пасторского дома!

— Войдите, пожалуйста, — пригласила его пасторша.

Она прошла в коридор, пол которого был так чист и опрятен, что на нем можно было бы даже обедать. Открыв дверь кабинета, она вошла и сказала:

— Мой друг, у нас редкий и неожиданный гость. Гаральд Кнут желает поговорить с тобой, у него есть к тебе просьба.

Седой пастор отложил в сторону Библию, которую читал. Несколько удивленный, он встал и, медленно подойдя к Гаральду, радушно и с достоинством протянул ему руку.

— Приветствую тебя, мой друг.

Гаральда передернуло. Его красивая мужественная голова с темной, небольшой бородкой опустилась