хотелось бы, чтобы Лейхтвейс не убил тебя, а сделал то же, что сделали со мной. Ты должен ослепнуть. Знаешь ли ты, что это значит? Имеешь ли ты понятие об адских мучениях того, кто обречен на слепоту? Слепота! Это слово заключает в себе все ужасы ада. Умереть не трудно. Но находиться в живых и не видеть, не знать, когда наступает день, когда он сменяется ночью, не знать, друг или недруг встретил тебя, не знать, находишься ли ты на краю пропасти или на берегу реки, не знать, что ожидает тебя на следующем шагу — вот это ужас… Вот это пытка! У слепого нет радостей. Он не видит ничего, что может радовать. Ему безразличны старуха или молодая девушка, король или нищий, зачумленный или здоровый человек, он не может различить их. Он безволен и беспомощен. Если бы даже он обладал силою Самсона, то все же малый ребенок мог бы свалить его с ног. Вот такое состояние, и все эти пытки я желаю пережить тебе.

Батьяни мало-помалу пришел в себя от охватившего его оцепенения. Он понял, что нельзя терять ни одной секунды.

— Пусти, — заревел он, — или я убью тебя!

— Убьешь? Неужели ты думаешь, подлец, что этим можешь меня устрашить? Смерть явится для меня избавлением, и ты сделал бы мне милость, если бы убил меня. Но я не боюсь этого. Даже если бы ты сразил меня, то я все-таки не выпущу тебя, пока не явится Лейхтвейс. Труп мой помешает тебе уйти. Скорее я отказался бы еще раз от зрения, чем от наслаждения отомстить тебе.

— Прочь, мерзавец! Я стряхну тебя, жалкий калека! Ты не страшен мне.

Батьяни напряг все свои силы, чтобы вырваться из цепких рук Риго. Но усилия его были тщетны. Костлявыми руками слепец вцепился в него и обвил его, точно стальными кольцами; он все сильнее и сильнее сжимал Батьяни и даже ногами обхватил его, причем повис на беглеце тяжестью всего своего тела.

Говорят, что на дне океана, в той мрачной бездне, куда не проникают никогда лучи солнца, живут какие-то существа, полуживотные, полурастения, именуемые спрутами. Эти существа не созданы чьей-либо фантазией, они на самом деле живут, и время от времени бушующее море выбрасывает их на сушу. Матросы, рыбаки и жители прибрежных стран в ужасе рассказывают страшные истории об этих сказочных существах, а водолазы, отважившиеся спускаться на дно океана, с содроганием клянутся, что ни за какие деньги больше не спустятся туда, где живут эти морские чудовища. У этих ужасных созданий, которые живут лишь в самых глубоких местах океана, вместо ног сильные щупальца, снабженные присосками, и горе тому, кто попадет в них. Спрут обхватывает его тысячами суставов и уж больше не выпускает. Он высасывает кровь из своей жертвы, подобно тем вампирам, которые, как говорит суеверное предание, сосут кровь невинных младенцев. Часто водолазы становятся жертвами этих морских хищников. Последние внезапно схватывают их сзади и душат в своих страшных объятиях. Никакое оружие не может помочь, так как если несчастный водолаз и отрубит несколько щупальцев, на месте последних сразу появляются десятки других. При этом спрут своими огромными глазами смотрит на свою жертву, от такого взгляда кровь стынет в жилах.

Слепой Риго, подобно гигантскому спруту, обвил тело своего врага. Правда, у него были только две руки и две ноги, но он обхватил Батьяни с такой силой, что тот не мог вырваться. Отчаяние овладело Батьяни. Лейхтвейс подбегал все ближе и ближе, шаги его раздавались уже совсем близко. Батьяни пустил в ход последнее средство. Он упал вместе с Риго на землю и пытался освободиться от него, катаясь по земле. Завязалась отчаянная, ужасная борьба. Борьба слепого со зрячим, калеки со здоровым. Но калека не поддавался. Он не ограничился тем, что держал руками и ногами своего врага, а еще изо всей силы вонзил зубы в щеку Батьяни, так что у того кровь брызнула струей.

Батьяни вскрикнул от боли. Он чуть не лишился чувств, но быстро сообразил, что если поддастся слабости, то попадет в руки еще более ужасного врага, чем Риго. Слепой Риго был ему не страшен в сравнении с теми, кто его преследовал. Если Риго и враг ему, то вражда этого калеки не могла сравниться с ужасной ненавистью Лейхтвейса. Батьяни отлично сознавал, что он был виновником того, что Лейхтвейс сделался разбойником. Он снова напряг все свои силы. На этот раз ему удалось стряхнуть с себя слепого Риго, который заревел от ярости, что месть ускользает от него.

— Я спасен! — радостно крикнул Батьяни. — Наконец-то я вырвался!

Но в то же мгновение его сразил страшный удар по голове. Батьяни отлетел в сторону и свалился на землю. Когда он открыл глаза и пришел в себя, Лейхтвейс уже связывал ему руки и ноги. Спасения не было. Лейхтвейс молча связал своего врага, как куль товара, а затем взвалил его себе на спину. Он не заткнул ему рта, его не смущал рев и крики Батьяни — напротив, эти ужасные крики доставляли ему истинное наслаждение, так как они исходили от ненавистного врага, находившегося в его власти.

— Скрежещи зубами, граф Батьяни, — злорадно расхохотался Лейхтвейс, — на этот раз ты попался и тебе не уйти от меня! Ты и сам понимаешь, что рассчитывать на мое снисхождение тебе не приходится. Ты разбил мою жизнь, ты толкнул меня на путь преступлений, ты сделал из меня разбойника, ты охотился за моей женой, ты хотел обольстить ее. А когда Лора избрала меня и решила разделить жизнь со мной, ты не угомонился, а продолжал преследовать ее. Ты пользовался каждым удобным случаем, чтобы оскорбить меня и мою жену. Ты стал злым духом для нас и не успокоился до тех пор, пока не разрушил нашего счастья. Но теперь настал час расплаты, и, признаюсь, я не мечтал, что месть моя будет так полна. Ведь тебя ждет не только смерть, ты будешь предан позору и поруганию. Я мог бы задушить тебя, перерезать тебе горло и бросить твой труп на съедение собакам. Но я не сделаю этого. Нет, я не запачкаю своих рук в твоей крови. Я мог бы убить тебя только один раз. Лучше я снесу тебя туда, где тысячи народа растерзают тебя на клочья, где тебя затопчут в грязи. Я снесу тебя в преданный тобою город, жители которого по одной будут вырывать из тебя твои жилы.

Связанный Батьяни издавал только глухие стоны.

Лейхтвейс медленно шел по направлению к городу. А за ним ковылял ужасный слепец. Риго следовал за Лейхтвейсом и его ношей, как собака за куском мяса. Он хохотал, бил в ладоши и изрыгал потоки проклятий и брани в адрес Батьяни.

— В Прагу, в Прагу тебя несут, граф Батьяни! — кричал он. — Там тебя замучают, четвертуют, привяжут к хвостам коней и разорвут на части! А если ты и после этого не околеешь, тебя швырнут вниз на камни мостовой с самой высокой колокольни. Кости твои захрустят, и ты разобьешься вдребезги. Ты еще жив, Батьяни? Неужели еще жив? Тем лучше! Мы обольем тебя горячим маслом и сожжем. Взвейся, пламя, пожирай предателя! Вонзите ему кинжал в сердце, вырежьте ему внутренности! Призовите собак, чтобы они растерзали графа Батьяни, коменданта крепости Праги!

Лейхтвейс нес по полю стонущего и хрипящего преступника, а кругом него бегал и плясал полупомешанный слепой, сопровождая прыжки диким смехом и бранью.

Луна призрачными лучами озаряла эту страшную картину.

Вблизи ворот стояли Аделина Барберини и поручик Бенсберг. Оба они с лихорадочным волнением следили за погоней и уже сомневались в успехе незнакомца. Они не знали, кто был этот человек и почему он принимает такое деятельное участие в преследовании предателя. Когда они увидели, что неизвестный несет на своей спине пойманного графа, связанного по рукам и ногам, они подбежали к нему и осыпали его выражениями благодарности и восторга.

— Благодарить меня не за что, — возразил Лейхтвейс, — то, что я сделал, я сделал не для вас, а для себя и моей жены. Этот человек принадлежит мне, а вы были лишь орудием в моих руках.

— Изменник! Предатель! — крикнула Аделина и плюнула графу Батьяни в лицо. — Слава Создателю, что таких негодяев, как ты, немного на свете!

Поручик Бенсберг размахнулся и ударил Батьяни шпагой плашмя по лицу.

— Презренный предатель, — крикнул он, — ты убил моего денщика, но ты поплатишься мне за его жизнь! Я вонжу тебе шпагу в самое сердце!

Все вошли через ворота в город. Поручик тщательно запер ворота и передал ключ Аделине. Лейхтвейс швырнул графа на землю, так что у того кости затрещали. Батьяни лежал, кусая в бессильной