источника, по пению птиц, которые по утрам будили нас своими песнями. Я хочу снова увидеть волны Рейна, свою родную страну. Там и цветы иначе благоухают, там и деревья шелестят листьями иначе, и птицы поют не так, как здесь. Обещаешь ли ты мне, мой Гейнц, что мы как можно скорей вернемся в наше подземное жилище?

Лейхтвейс мрачно нахмурил брови и ничего не ответил.

— Как, — изумилась Лора, — ты отказываешь в моей просьбе?

— Нет, Лора, — ответил Лейхтвейс, — но только я не могу обещать, что мы немедленно отправимся домой. Прежде чем уйти отсюда, прежде чем покинуть этот город, я должен довести до конца дело мести. Это моя священная обязанность. Я тоже вынес ужасные муки, которые могут сравниться с твоими страданиями. Я видел, как ты находилась во власти человека, преследующего тебя годами. Я еще и сейчас слышу страстные объяснения Батьяни, обращенные к тебе, моей святыне, моему божеству. Каждое его слово било меня по лицу, от каждой фразы я краснел и за каждое слово свое Батьяни должен мне теперь заплатить своей жизнью. Но месть моя направлена не против него одного. Я буду мстить всему населению Праги, которое бросило меня с тобой в пучину волн. Они узнают, что Лейхтвейса и жену его нельзя безнаказанно оскорблять, они поплатятся за причиненное нам зло. Завтра ночью я отомщу Батьяни и завтра же ночью зажгу такой пожар в Праге, что прусскому королю достанутся одни только развалины.

— Боже милосердный! — воскликнула Лора. — Ты хочешь погубить целый город? Подумай, Гейнц, что ты затеял? Ведь нас оскорбили лишь подонки. Почему же ты хочешь мстить и невиновным?

Лейхтвейс кусал губы, и глаза его загорелись мрачным огнем.

— Не проси за этот злополучный город, Лора, он обречен мною на гибель, хотя, быть может, погибнет и без меня. Мое решение отомстить непреклонно, и даже твои просьбы будут напрасны.

— Я напомню тебе о словах Авраама, с которыми он обратился к Господу Богу, моля его пощадить Содом и Гоморру во имя хотя бы единого праведника.

— Праведника Господь сам защитит, — воскликнул Лейхтвейс, — а все остальные пусть погибнут! А теперь пойдем, Лора. Вон лежит платок, который, вероятно, принадлежал итальянке Лусиелле. Накинь его и пойдем.

Спустя минуту Лейхтвейс и Лора вышли из дома. Пройдя через город, они благополучно добрались до маленького домика вблизи моста, где их ожидали товарищи. Когда разбойники увидели Лору, они разразились громкими криками радости, точно Бог ниспослал им неожиданное счастье. Они окружили Лору со всех сторон, обнимали и целовали ее без конца. Все сразу снова оживились. Лейхтвейс отозвал в сторону Бруно и Отто и приказал им немедленно отправиться на колокольню собора.

— Там вы найдете привязанную женщину, — сказал он, — выпустите ее на свободу. Но скажите ей, что ее настигнет месть Лейхтвейса, если она проронит хотя бы одно слово о том, что видела и слышала. Она знает меня и будет молчать.

Бруно и Отто ушли. Остальные сели за стол вместе с Лорой и Лейхтвейсом и поужинали. Лора жадно набросилась на скромные блюда, наскоро приготовленные Елизаветой, а Лейхтвейс с восторгом наблюдал за каждым ее движением. Он то и дело гладил рукой ее пышные волосы и с благоговением слушал ее мягкий голос, не отрывая глаз от нее, как бы все еще не постигая чуда, благодаря которому она вернулась к нему.

Через час Бруно и Отто вернулись. Их доклад сильно обеспокоил Лейхтвейса. Оказалось, что они не нашли Лусиеллы на колокольне. Они принесли с собой перерезанные веревки, которыми она была связана, и сообщили, что она исчезла, будучи, по-видимому, кем-то освобождена. Лейхтвейс с недовольным видом покачал головой.

— Напрасно я ей даровал жизнь, — проговорил он, — она выдаст все и, быть может, в настоящую минуту докладывает графу Батьяни обо всем, что произошло. Друзья мои, надо действовать решительно, иначе Батьяни уйдет от нашей мести.

Лейхтвейс подошел к окну и выглянул наружу. Он задумал новый план, который неминуемо должен был привести к гибели его врага. Затем он снова обратился к своим друзьям.

— Зигрист, — спросил он, — видел ли тебя Батьяни когда-нибудь лицом к лицу?

— Ни разу, — ответил Зигрист, — разве только тогда, на большой дороге, близ села Шенейх, когда он напал на нас вместе с разъяренными крестьянами.

— Тогда он не мог рассмотреть тебя. Пойди сюда, я объясню тебе, что ты должен сделать. Никогда я еще не доверял тебе опасного поручения, которое требует отваги, решимости, присутствия духа и ума.

Зигрист взял Лейхтвейса за руки и радостно воскликнул:

— Ты знаешь, Лейхтвейс, что я готов положить жизнь за тебя. Если ты хочешь дать мне поручение, связанное с гибелью негодяя Батьяни, то ты наполняешь меня гордостью и радостью.

Лейхтвейс с Зигристом перешли в другую комнату и там проговорили довольно долго. Затем Лейхтвейс позвал остальных.

— Исполнили ли вы мое приказание? — спросил он, — удалось ли вам совершить кражу, о которой я говорил?

— Да, удалось, — ответил Рорбек, — мы совершили взлом того магазина, на который ты указал, и похитили оттуда богатые наряды. Мы не знаем, для чего они тебе нужны, но воля твоя для нас — закон.

— Значит, наряды готовы?

— В другой комнате лежит огромный узел.

— Были ли вы затем у того парикмахера, о котором я вам говорил?

— Были. Парики и фальшивые бороды готовы.

— Благодарю вас, друзья мои. Я хорошо знаю, что всегда и во всем могу положиться на вас. Слушайте же, что вам предстоит сделать завтра ночью. Тебе, Зигрист, я уже дал необходимые указания. Когда ты исполнишь возложенное на тебя поручение, то примешь меры, чтобы завтра к полночи были готовы лошади, на которых мы в случае надобности покинем город. Предоставляю тебе достать этих лошадей, знаю, что ты сумеешь справиться с этой задачей.

— Завтра к полночи лошади будут готовы, — решительно заявил Зигрист, точно ему стоило только войти в конюшню и вывести лошадей.

— Тебе, Рорбек, — продолжал Лейхтвейс, — я поручаю охранять Лору и Елизавету. Чтобы ни случилось, ты не отойдешь от них ни на шаг и будешь их защищать, жертвуя, в случае надобности, своей жизнью.

— Пуля, предназначенная им, — ответил Рорбек, — пронзит сначала меня. Живым я не отойду от них.

— Я знаю, друг мой, что ты не бросаешь слова на ветер, — ответил Лейхтвейс. — А теперь очередь за вами, молодые мои друзья. Кто из вас хочет оказать услугу, которая, в случае неудачи, может привести к гибели?

— Позволь мне, — поспешно сказал Бруно.

— Нет, мне, — произнес Отто.

Лейхтвейс с гордостью взглянул на своих юных товарищей.

— Люди говорят, — сказал он, — что нет человека беднее разбойника Лейхтвейса. Как я неизмеримо богат и счастлив, что могу похвалиться такими друзьями, которые готовы умереть, пойти в огонь и в воду за меня. Как мне благодарить Бога за то, что Он даровал мне самые ценные сокровища: любовь благородной женщины и дружбу хороших людей. Слушайте же, милые мои, в чем дело: сегодня утром я показывал вам то большое, мрачное здание, расположенное в конце города, там, где река Влтава вступает в пределы Праги. Это здание — пороховые погреба. В настоящее время там, как я узнал из достоверных источников, лежит около трех тысяч пудов пороха. Достаточно одной искры, чтобы вызвать взрыв с самыми ужасными последствиями.

— Мало того, — воскликнул Зигрист, — вся Прага будет разрушена, если взорвать пороховые погреба. Боже упаси нас и город от такого несчастья! Оно будет стоить жизни тысячам народа.

— А я именно и хочу вызвать эту катастрофу, — ответил Лейхтвейс, глаза которого загорелись мрачным огнем. — Да, друзья мои, вы ужасаетесь. Вы знаете, что я отхожу в сторону, чтобы не раздавить жука, ползущего по моей дороге, и сами не раз видели, как я поднимал с земли выпавшего из гнезда птенца, чтобы положить его обратно. Но завтра я совершу преступление единственное в своем роде. Завтра я