дурного; напротив, пока Лейхтвейс был в этой местности, бедные находили в нем друга и покровителя, в особенности крестьяне и мелкие ремесленники, которых он часто освобождал от налогов, сам уплачивая их.

В те далекие времена законы и права существовали только на бумаге и применялись лишь когда это было выгодно крупным землевладельцам, капиталистам или высшим чиновникам. Для бедняка же, который в поте лица работал на богачей, не существовало никаких прав. Если ему и удавалось иногда возбудить процесс против своих притеснителей, то он тянулся с безнадежной медлительностью и кончался обыкновенно в пользу того, кто мог больше заплатить судье. Из этого не следует, что всех судей можно было подкупать; о, нет, между ними встречались порядочные и честные, старавшиеся исполнять свои обязанности, как того требовало правосудие, но так как все судебное ведомство состояло еще более, чем в наше время, из дворян и высшей буржуазии, то они, конечно, крепко держались друг за друга и ревностно отстаивали интересы своего сословия.

Да, это было тяжелое время, когда положение народа было не лучше, чем во времена крепостного права. Потребовалось много крови, жертв и борьбы, пока зацвела для народа весна, пока ему не удалось пробить брешь в той каменной стене, за которой он изнывал, как в темнице, в отупении и бесправии. Лейхтвейс с железной силой воли боролся против притеснения народа; силе он противопоставил силу, и в то время как богачи и знатные называли его разбойником и преступником, крестились при одном упоминании его имени и употребляли все усилия, чтобы обезвредить его и довести до эшафота, трудящиеся и угнетенные благословляли его и называли своим ангелом-покровителем.

— Лейхтвейс опять тут!

Это известие было принято с различными чувствами в прирейнском крае: одни, — именно те, которые наполнили свои сундуки посредством лихоимства, притеснений и бессердечной эксплуатации, — побледнели при этой вести. Для них слух, что Лейхтвейс со своими товарищами снова показался в округе, был громовым ударом.

Народ же, напротив, ликовал, и при каждой встрече бедняки говорили друг другу: «Знаешь, Лейхтвейс снова появился в наших краях. Теперь мы, по крайней мере, снова будем иметь поддержку, и нашим притеснителям придется плохо: они снова будут находиться под страхом перед Лейхтвейсом».

— Да, Лейхтвейс опять тут.

Как весна, которая часто наступает в одну ночь, так внезапно вернулся и Лейхтвейс в свой любимый прирейнский край. После трудной дороги, полной опасностей, ему с товарищами удалось, наконец, достигнуть подземелья в Нероберге — своего замка, резиденции, города и крепости. Как описать чувства, которые испытывали Лейхтвейс и его Лора, когда рука об руку в чудную, мягкую весеннюю ночь снова подошли они к Неробергу и, нежно прижавшись друг к другу, перешли через лесную просеку к своей пещере. Стояла дивная, светлая и душистая ночь. Звезды мирно сияли на небе. Луна разливала магический свет своих серебристо-голубых лучей по лесистой местности.

Лейхтвейс и Лора немного опередили своих товарищей. Им хотелось быть одним при возвращении в свою любимую пещеру и первыми войти в нее.

— Здесь мы дома, моя Лора, — проговорил Лейхтвейс, обращаясь к жене. — Не чувствуешь ли ты при этом слове радость, счастье, спокойствие и блаженство, которое может ощущать только тот, кто после долгого отсутствия вернулся наконец на родину? Родина, о, волшебное слово, как ты знакомо всем людям, даже тем, которых человеческое общество изгнало из своей среды, наложило для них запрет на мысль о возвращении в свое Отечество!.. Свет может все похитить у несчастного, только одно не в его власти — отнять у него родины. Сознание, что стоишь на родной земле, что находишься дома — это чувство охватывает нашу душу, наполняет радостью наше сердце. Только при последнем нашем издыхании это блаженное ощущение покидает нас, потому что тогда мы вступаем в новый, лучший мир. Родина! Видишь ли ты, Лора, эту липу? На ней я вырезал наши имена и два сердца, пронзенные стрелой; и эта эмблема любви еще сохранилась на стволе. Имена еще можно ясно разобрать. А вон там, где растет папоротник на берегу ручья, помнишь ли ты, как часто мы отдыхали, возвратившись усталыми после долгой ходьбы по горам? Там ты покоилась в моих объятиях, склонив голову ко мне на грудь, и сон твой был так сладок, как будто ты лежала у себя дома, в гордом графском замке твоего отца, на шелковых подушках.

— Графский замок! — воскликнула Лора, обвивая своими нежными руками шею любимого мужа. — Он уже давно перестал быть моей родиной. Нет, мое отечество здесь, где и твое, мой Гейнц. Уж много лет, как моим отечеством стали только лес и подземная пещера.

Лейхтвейс обнял жену и поцеловал.

— Первый поцелуй на родине, — сказал он, улыбаясь и ласково поглаживая золотистые, мягкие как шелк, волосы жены, — за ним последует бесчисленное множество других таких же поцелуев, не правда ли, моя Лора?

Она ничего не ответила, но так взглянула на него своими лучистыми глазами, что взгляд этот проник в глубину его души.

— А теперь войдем в подземелье! — воскликнул он. — Бог знает, как часто я вспоминал о нем среди неурядиц войны.

Не правда ли, там научились мы понимать, что значит свой собственный дом, хотя бы он был запрятан в глухой лесной чаще глубоко под землей? Есть ли на свете что-нибудь лучше этой пещеры, которую нам указал Господь? Летом, когда люди изнывают от жары, мы в ней пользуемся приятной прохладой; зимой не зябнем так, как люди, живущие в роскошных залах и греющиеся у натопленных каминов. Кроме того, пещера служит нам и крепостью, в неприступности которой мы уже убедились. Она лучше всякого замка. Ни один герцог не может похвастаться такими горделивыми и мощными сводами своего дворца, такими величественными залами и уютными комнатами. И какой бесконечный, чудный, превосходный парк окружает нас. Кругом лес, дивный лес с его таинственностью и очарованием. В нем природа, в неустанной работе приготовляющая нам все, в чем мы можем нуждаться. Лес дает дрова, и мы можем топить нашу печь сколько хотим, не жалея их, потому что наш запас неистощим. Лес доставляет нам дичь, которая спешит под наши выстрелы. В лесу растут превосходные ягоды и грибы, которые мы можем собирать и употреблять в пищу. Во фруктах тоже нет недостатка — лесные яблони снабжают нас прекрасными плодами, а земля дает множество сортов кореньев для нашей кухни. Чтобы разнообразить наш стол, нам стоит только спуститься по коротенькой тропинке до Рейна, изобилующего всякого сорта рыбами. Скажи сама, Лора, кто может похвалиться жизнью более прекрасной, чем наша? В конце концов, если нам чего-нибудь не дает природа, то мы сами добываем это в любом богатом доме, в котором царит полное изобилие. По правде, я без зазрения совести облегчаю кассы ростовщиков и даю доброго тумака тем, кто нажил свое состояние бессердечным отношением к беднякам, и охотно заставляю их против воли делать щедрые подаяния.

В таких разговорах Лора и Лейхтвейс не заметили, как достигли пригорка, под которым скрывался вход в их таинственную пещеру. Вблизи протекал горный ручей; болтливо журчали его волны под ивами, ветви которых тихо колыхались, листья шелестели и трепетали, как будто приветствовали возвращение разбойника и его жены. Без труда нашел разбойник мостик, который он сам перекинул через ручей, и они перешли его и поднялись на пригорок. Скоро нашли они и вход в пещеру.

— Повремени немного, — сказал Лейхтвейс, — я сначала один войду в подземное жилище: в наше отсутствие какое-нибудь животное могло водвориться там, и я должен выпроводить его прежде, чем впустить тебя.

Но Лора не хотела и слышать об этом.

— Если тебе предстоит опасность, то я всегда хочу ее разделить с тобой. Пойдем вместе, спустимся глубоко под землю.

Лейхтвейс поспешно зарядил ружье и, раздвинув ветви, скрывавшие вход, первым проскользнул туда. Едва его ноги коснулись почвы, как он положил ружье и вытянул руки, чтобы подхватить Лору. Хотя у него была приспособлена веревочная лестница, по которой можно было подниматься и спускаться в подземелье, но перед уходом он эту лестницу спрятал, чтобы затруднить вход в жилище посторонним. Поэтому, чтобы войти, Лора должна была сделать маленький прыжок, что она и исполнила без малейшего колебания. Сильными руками подхватил муж ее и, веселую, смеющуюся, поставил рядом с собою.

Лейхтвейс зажег лучину и при ее свете зашел с Лорой внутрь пещеры. Здесь они не нашли ничего особенного. Все оказалось в порядке, как в день их ухода. Вот зал с каменным обеденным столом посредине; спальня атамана и его жены с выступающей из каменной стены широкой двуспальной постелью; затем