Как долго он желал сына! Иногда он даже притворялся, гуляя с Хенком, что мальчик его сын. Теперь ему казалось, что ничто не может быть лучше, чем быть отцом дочери, с покупкой для нее платьев и книг, поездкой с ней в Европу или на Запад…

Карточные столы были уже убраны, женщины давно ушли, и Мариан сидела одна.

– Где ты пропадал целый день? – спросила она.

– Занимался с клиентом в офисе.

– Как не стыдно людям беспокоить тебя даже в субботу. – Лицо Мариан приняло привычное выражение терпеливости. – Ты слишком много работаешь и редко бываешь дома.

– Но мне нравится то, чем я занимаюсь.

– Я надеялась, что ты будешь дома и встретишь моих друзей.

– Я уверен, что им это безразлично, Мариан.

– А мне не безразлично. Ты говорил, что рано вернешься домой.

У нее было плохое настроение. Правда, это случалось не часто. Поль решил, что у нее опять приступ мигрени, и тихо спросил:

– У тебя болит голова?

– Да. И все потому, что я не высыпаюсь. Ты так рано встаешь, а я потом не могу снова заснуть.

– Прости. Я буду стараться не шуметь.

– Ты не будешь возражать, – только пойми меня правильно, Поль, – если мы заведем две кровати? Видишь ли, я просыпаюсь не от шума, а от того, что чувствую, как ты встаешь, и это будит меня. Ты не против?

– Нет, если тебе так удобнее.

– То есть ты совсем не против? – В ее голосе были слезы.

– Мариан, я хочу угодить тебе. Если тебе лучше спать одной…

– Другой бы огорчился, по крайней мере, что жена покидает его постель.

– Мариан, если бы я сказал: «Нет, я не разрешаю тебе менять кровать», – ты бы сказала, что я не забочусь о твоем здоровье. Я сказал «да», но ты все равно обвиняешь меня.

Она встала и подошла к окну. Что-то сердило ее. Может быть, ей хотелось, чтобы он ревновал; тогда бы создалась хоть видимость той чудесной близости, которую называют любовью. Когда-то, очень недолго, ему казалось, что она есть между ними. Поль хорошо помнил то лето, когда они были молоды; он был в Европе по делам отца и писал ей из Лондона и Парижа, скучая и желая, чтобы она была с ним. Это было до того, как они поженились.

Это было до Анны.

Мариан резко обернулась.

– Если бы ты только любил меня! – воскликнула она.

По-своему он любил ее. Он бы все сделал для нее, чтобы ей было хорошо, как сделал бы это для любой женщины своей семьи и как он делал для своей матери.

Поднятые брови придавали Мариан жалобный вид. Она теребила обручальное кольцо.

– Иногда я чувствую свою полную бесполезность. Я бесполезна, Поль?

Эта униженная мольба так не вязалась с ее обычным высокомерием. Какой-то несчастный случай!

– О, – произнес он, – что могло навести тебя на такие мысли? Мне кажется, это потому, что у нас нет детей, а некоторые глупые женщины убеждают тебя, что дети – единственная цель в жизни. Так?

Она опустила глаза:

– В каком-то смысле, наверное.

– Ну, они просто ужасно глупы. С их точки зрения женщина не более чем самка!

Она неуверенно улыбнулась.

– Ты ценнейший гражданин нашего города. Как подумаешь, сколько ты делаешь для общества! Ты бесполезна! Я не желаю слышать от тебя подобное! Так что не смей, – он погрозил ей с шутливым негодованием, – не смей так говорить о себе, слышишь?

Улыбка стала увереннее. А он смотрел на нее: безукоризненная женщина, не неприятная, пристойная даже в нижнем белье. Такая хорошая женщина, желающая делать все как следует! И он почувствовал пронзительную жалость, потому что не мог дать ей больше того, что давал, потому что понимал, что поступил дурно, женившись на ней. Но если бы он не женился на ней, это тоже было бы скверно. Замкнутый круг.

– Знаешь, – сказал он, – мы действительно ведем себя очень глупо. Ты попросила две кровати, я согласился, и из-за этого…

Она с сомнением заметила:

– Может быть, ты прав… Мне кажется, я иногда делаю из мухи слона, да?

– Мы все такие. Пошли, нас же куда-то приглашали на обед?

– К Фоксам. У них будет несколько человек.

– Прекрасно. – Он услышал, как дружелюбно звучит его голос. – Мне они всегда нравились. Надеюсь,