Чэн и шаман вообще молчали.

– Темно, – повторило эхо, и я сперва не понял, что это не эхо, а когда понял, то ложное эхо уже смолкло, повисла тяжелая пауза, и сразу же, полукриком-полустоном:

– Во имя Небесного Молота! Блистающие! А вас... вас-то за что? Тоже – не смогли?!

Куш-тэнгри с громким шорохом отдернул полог, рассеянный вечерний свет вошел в шатер, в углу слабо засветилась белая кошма – и стройное тело на ней, длиной примерно с Волчью Метлу. Я вышел из ножен, привыкая к скудному освещению, и вскоре сумел разобрать, что передо мной – Чыда.

Из хакасских копейных семейств. Потому что только в Малом Хакасе давались такие имена, которые произнести было труднее, чем Беседовать с Гвенилем, когда эспадон пребывал в дурном расположении духа.

А еще только хакасская Чыда имела столь вытянутый узкий наконечник на длинной трубке, которая насаживалась на древко, обвитое стальными лентами внахлест – и из основания трубки, на полтора локтя ниже жала наконечника, торчала поперечная перекладина, чьи заточенные края слабо загибались вверх.

Я знаю, что говорю. В первые два десятилетия моей жизни в Кабире я не раз наведывался в дом напротив, где жила Чыда Абенсерах, Блистающая одних лет со мной – и мы с удовольствием Беседовали, пока в один не очень-то прекрасный день Абенсерах не уехала навсегда, вернувшись в свой родной Хакас.

– ...Значит, не смогли, – тоскливо подытожила Чыда, по-своему истолковав наше молчание. – Ну что ж... чему быть, тому быть, а вместе и плавиться легче. Давайте знакомиться, а то скоро, небось, прощаться придется. Чыда Хан-Сегри с Белых гор Сафед-Кух. Ой, где ж вы, горы мои Белые...

– Сафед-Кух? – недоуменно переспросил Обломок. – Причем тут Сафед-Кух? Ты что, в Кулхане не была?

– Кулхан? – в свою очередь удивилась Чыда Хан-Сегри, тускло блестя наконечником. – Что такое Кулхан? Где это? Я Придатка за перевал Ан-Рок увела, дура любопытная, а там пошло-полетело... Скала на скале, ущелье за ущельем, где скользишь, где падаешь! Говорили ж мне: кто думает, что знает горы – тот их узнает, да поздно будет!.. Вот и узнала. И горы, и горе, только горы кончились, а горю конца-края не видно...

– Отсюда выйти хочешь? – напрямик свистнул я.

Было ясно, что если сейчас мы возьмемся с подробностями объяснять простоватой Чыде, что происходило с нами за последние полгода, да где это было, да как это было, да с кем это было и зачем- почему – то закончим мы как раз к возвращению Джамухи и Чинкуэды из победоносного похода на Кабир.

И то можем не успеть...

– Как не хотеть? – простодушно изумилась Хан-Сегри. – Да только как?

– Вместе с новым Придатком, – вмешался Обломок. – Станешь его обучать – сегодня же свободной будешь, чудо ты горное, не с той стороны свалившееся!

– А где ж мне Придатка-то нового взять?

– Да вот он стоит! – брякнул я, острием указывая на Куш-тэнгри. – Куш-тэнгри да Хан-Сегри – чем не пара?!

– Этот? – тихо и не по-доброму, так не по-доброму начала Хан-Сегри, что меня ознобом прохватило. – Этого... мне в Придатки? Ох, и научу я его, окалину паскудную, ох и...

– Цыц! – рявкнул Обломок, обрывая Чыду, и, уже спокойнее, обратился ко мне: – Слушай, Единорог – бери-ка ты Чэна с шаманом, и выйдите отсюда ненадолго. А меня на кошме оставьте. Всю жизнь мечтал на такой кошме поваляться, да с такой Чыдой поговорить...

И мы вышли.

– Полог-то задерните, – донеслось нам вслед. – Любовь у нас сейчас будет, а я любви при свете не понимаю...

Чэн пожал плечами и задернул полог.