своего поступка.
Однако известие о переезде в Будапешт жена Чупати приняла далеко не радостно. Несколько дней подряд она дулась на мужа, а затем заявила, что она с детьми ни в какой Будапешт не поедет, а останется жить здесь. Свое решение она подкрепила словами: «Мужа я и здесь очень редко вижу, так что никакой беды не будет, если он со своей собакой будет находиться от меня на расстоянии двухсот пятидесяти километров. Более того, так даже лучше будет, уж если приедешь домой, так, по крайней мере, никто беспокоить не будет».
Нельзя сказать, чтобы старшина не был согласен с мнением своей жены. Он потому особенно и не уговаривал ее, решив, что, как только он получит квартиру в Будапеште, она сама с радостью к нему переедет.
Сослуживцы по работе с завистью смотрели на перевод капитана Шатори в столицу. Самому капитану они об этом говорить не осмеливались, зато уж Чупати не стеснялись.
— Повезло твоему капитану, — говорили они. — Поймал жар-птицу за хвост.
Чупати такие замечания из равновесия не выводили.
Три недели ожидания тянулись томительно долго.
Единственным существом, на котором нисколько не отразилось это ожидание, был щенок Тончи, который рос не по дням, а по часам. Каждое утро он вместе с Кантором и хозяином выходил на тренировку и неуклюже ковылял за красивой овчаркой на своих кривых ножках.
Подойдя к кусту, щенок с любопытством совал в него мордочку, но тут же испуганно отскакивал. Все его поведение говорило о том, что он обнаружил в этих зарослях какое-то живое существо.
— Оставь это! — тихо тявкал ему Кантор, бросая взгляд на хозяина.
«Рано в нем ищейка просыпается», — думал Чупати, глядя на щенка. И говорил:
— Ищи, Тончи, ищи… только смелее.
Тончи забирался в середину куста, но через мгновение выскакивал с легким жалобным повизгиванием. Кантор моментально подскакивал к щенку и, отбросив его в сторону, скрывался в густом кустарнике. Через несколько секунд он выкатывал оттуда свернувшегося в комок ежика.
Чем ближе подходил день отъезда в Будапешт, тем тяжелее Чупати было заходить во двор управления, где располагались собачьи боксы. Все здесь было создано его собственными руками, и создано на голом месте. Здесь он начал обучать Кантора, и теперь со всем этим нужно было прощаться, переходить на новое место и начинать все сначала.
Спустя две недели после долгих споров и препирательств Шатори были отведены три небольшие комнатки на седьмом этаже центрального управления будапештской полиции. В них-то и нужно было разместить группу, состоявшую из шести сотрудников.
— В тесноте, да не в обиде. Наши сотрудники тоже не в лучших условиях работают, — спокойно проговорил офицер, ведающий распределением помещений.
«Начало всегда трудное», — утешал себя Шатори.
— Ваши техники будут работать в наших лабораториях, так что свои кабинеты им не потребуются. Собаку разместим в питомнике на горе Мартон. Положение почти идеальное…
— Как бы не так, — недовольно пробормотал Шатори и тут же замолчал.
— Вы, коллега, можете считать себя рожденным в сорочке, — с улыбкой утешал капитана широкоплечий подполковник из управления. — Вы еще молоды и полны сил. В вашем распоряжении находятся самые современные технические средства, а вот когда мы начинали, ничего этого не было и в помине… Жители нас босоногими дразнили. Я помню, сколько радости было у нас, когда нам выдали велосипеды и нам больше не нужно было проходить десятки километров пешком. Знаю, знаю, вас, молодых офицеров, это сейчас нисколько не интересует.
— Благодарю вас за дружеский совет, — Шатори галантно поклонился. — Только вы не подумайте, что меня эта теснота смущает, нет. Однако не следует забывать, что с развитием техники сильнее становятся и наши противники. Отъявленные бандиты и преступники, как известно, являются страстными поборниками новой техники. Сейчас для нас важно не только то, что наши сотрудники пользуются автомобилями, но и то, какими именно машинами они пользуются. Представьте себе, что преступник удирает от нас на автомобиле, который развивает скорость до ста пятидесяти километров в час, а наши коллеги преследуют его на машине, из которой более ста сорока километров не выжмешь. Как ни старайся, а преступника на такой машине не догонишь. Мне кажется, что наши органы, стоящие на страже общественного порядка, несколько запаздывают с освоением новой техники.
— Однако, как бы там ни было, наши органы находятся в более выгодном положении, чем преступники.
Шатори, соглашаясь с подполковником, закивал ему, а сам невольно припомнил одну старую историю из своей жизни…
Произошло это, когда он только начинал свою службу. Работал он тогда в полиции тринадцатого района Будапешта. Одно время стали поступать сведения о том, что на рынке, расположенном на площади Лехель, ежедневно происходят кражи. Рано утром, когда женщины перед работой в спешке забегали на рынок, чтобы купить чего-нибудь из провизии, неизвестный преступник вырывал сумочку из рук у одной из них. Стали пропадать деньги и у торговок, которые обычно хранили их у себя под прилавком.
Торговки подозревали друг друга и в пылу перепалки иногда даже вцеплялись друг другу в волосы.
Районная полиция выслала на рынок усиленный полицейский наряд, но кражи не прекращались. Тогда-то начальник и послал туда для выяснения обстановки молодого офицера Шатори. Придя на рынок, Шатори внимательно осмотрел полочки под прилавком, с которых, как ему сказали, постоянно пропадали деньги. Опрос пострадавших никакой ясности не внес. Никто из пострадавших не называл конкретное лицо, на которое падало бы подозрение. Было над чем задуматься: куда же исчезают деньги и кто же вырывает сумочки из рук зазевавшихся покупательниц?
Однажды Шатори увидел большую немецкую овчарку, важно прохаживающуюся между рядами торговцев. Овчарка ходила по базару не одна. Рядом с ней шел ее хозяин, который называл пса Рексом.
Шатори, только что закончивший офицерское училище, слышал на одной из лекций о том, что немецкие овчарки в ряде стран применяются для розыска преступников. Правда, на лекции речь шла об овчарках, являющихся верными помощниками полицейских. Здесь же он впервые столкнулся с тем редким случаем, когда овчарка выступала в роли преступника.
Зародившееся подозрение требовало доказательств. В шесть часов утра молодой офицер был уже на рынке и прохаживался между рядами.
— Помогите, кто-то только что вырвал из рук сумочку! — со слезами на глазах обратилась к нему женщина. Она рассказала, что покупала овощи, как вдруг кто-то вырвал у нее сумочку. Она почувствовала толчок в ноги. Женщина посмотрела себе под ноги, но никого не увидела.
— Значит, кто-то задел ваши ноги? — спросил Шатори.
— Я даже не знаю, может, мне показалось? — засомневалась пострадавшая.
Одного из полицейских Шатори послал к обсуждавшим это событие женщинам, а сам медленно пошел между прилавками, заваленными грудами овощей и фруктов. Прилавки были высокими. Под ними свободно могла пробежать довольно крупная овчарка.
В этот момент он и заметил степенно идущую овчарку. Выбрав удобное место для наблюдения, Шатори больше не спускал с нее глаз.
Неожиданно собака на какое-то мгновение исчезла из поля зрения офицера, а спустя несколько минут с того места, где только что была овчарка, донесся испуганный крик женщины:
— Караул! Украли! Держите вора!
Вслед за пострадавшей закричали сочувствующие ей женщины.
— Полицейского, полицейского сюда! Скорей, скорей! — раздались голоса.
Шатори видел, как дежурившие на рынке полицейские бросились к месту происшествия, но сам с места не двинулся и, наклонившись, разыскивал глазами собаку. Вскоре он отыскал ее. Огромный пес нес в зубах маленькую лаковую сумочку.
«Прекрасно!» — подумал офицер и стал пробираться к выходу.
