подушку и заявило:

— Вы не расстраивайтесь, каждый раз у нас десятки таких случаев, самое меньшее. В прошлом месяце задавили насмерть трех старушек. Теперь вы можете спать, только сообщите мне адрес, куда прислать счет.

Не зная, что ответить, я отговорился головной болью. Оставшись один, я еще раз мысленно перебрал все необыкновенные приключения, пережитые мною за такое короткое время. Ничего подобного со мной не случалось ни на одной из тысячи планет, на которых я побывал. После обеда в зале внезапно появились десятка полтора рослых мерканцев. Они обступили крокати и начали расспрашивать нас о впечатлениях. Один из них, выяснив, что я чужеземец, заинтересовался мною. Мы стали задавать друг другу различные вопросы. Только от него я узнал, что церемония, которую я принял за религиозный обряд, была всего лишь учебной атомной тревогой.

— Вы ведете войну с другой планетой? — спросил я.

— Нет.

— Так зачем же эти учения?

— Затем, что нам угрожают.

— А, понимаю, — я вспомнил слова дока. — Вам угрожает Раша, верно?

— Да.

— Плохо. И Раша создала это оружие, да?

— Нет, это мы его открыли.

— Вот как! — произнес я. — Но Раша вам угрожает? А вы не могли бы с ней как-нибудь договориться? Например, запретить использование этого оружия?

— Такое предложение уже было.

— Ну и что?

— Его отклонили.

— Понимаю, на него не согласилась Раша?

— Нет, это мы его отклонили.

— Почему?

— Потому что нам угрожают.

— Понимаю, — сказал я, поразмыслив. — Раша против кого-то использовала это оружие, и вы боитесь, что теперь…

— Нет, это мы первые его использовали. Мы уничтожили два города джепов.

— Да? Но, наверное, теперь Раша угрожает, что использует его против вас?

— Нет. Она заявляет, что хочет мира.

— Мира?.. Это довольно странно… — сказал я. — Сейчас… А, понял: она говорит, что хочет мира, но одновременно проводит такие учебные противоатомные тревоги во всех городах, да?

— Нет, — ответил мерканец. — Я был там месяц назад. Они не устраивают никаких тревог.

— Не устраивают?

— Нет.

— Так зачем же вы устраиваете?

— Затем, что нам угрожают.

— Кто?

— Я ведь вам уже говорил. Нам угрожает Раша.

— Да?.. — произнес я. — Должен сказать, что совершенно ничего не понимаю. Очевидно, ваша логика совершенно отлична от земной.

Я заметил, что к нашему разговору уже довольно долго прислушивается какой- то низенький индивид, который при последних словах моего собеседника куда-то исчез. Когда все вышли, мерканец, лежащий на соседней кровати, сказал мне:

— Вы неосторожны; таких вещей говорить нельзя. За это можно поплатиться.

Не успел я ответить, как в зал, громко топая, вошли четверо высоких мерканцев, одетых в темно-синие костюмы. Они приказали мне немедленно встать и идти за ними. Появилось белое существо и попробовало меня защитить, объясняя, что я болен и что у меня сломана рука, но это не помогло. Меня поспешно одели и отвели вниз, где уже ожидал большой черный экипаж.

Мы ехали очень быстро и через несколько минут были у цели. В здании, куда меня привели, царило страшное оживление. Через некоторое время меня впихнули в светлую комнату. За столом сидело трое мерканцев. Один из них, очевидно главный, потребовал у меня документы. Просмотрев их, он затрясся, ударил рукой по столу и крикнул:

— Вы мерканец?

— Нет, — ответил я, — я человек.

— Я тебе покажу насмешки, — рыкнул он, вскакивая. — Откуда ты здесь взялся?

— Приехал недавно…

— Приехал? Попался, голубчик! Признаешься?

— В чем?.. Что это значит? — воскликнул я.

— Не виляй, это тебе не поможет. Тебе атомная бомба не нравится, а? Шпионил в пользу Раши?

— Ничего подобного, — крикнул я. — Я даже не был никогда на этой планете…

— Говорят тебе, не прикидывайся психом, пожалеешь, — прорычал главный. — Что ты у нас искал, а?

— Я летел на Меопсеру, к муциохам, а поскольку карта была протерта, по ошибке попу л сюда, на Мерку…

— Ты сволочь! — снова прорычал главный.

Потом он вдруг успокоился и сказал:

— Вот посидишь немного, и у тебя пропадет охота шутить. Ты же прекрасно знаешь, что ты вовсе не на какой ни на Мерке, а перед комиссией по расследованию антиамериканской деятельности в Соединенных Штатах. Сначала ты критикуешь нашу внешнюю политику, а теперь прикидываешься невинненьким? Не беспокойся, ты у меня не так запоешь. Я и не таких видел.

В эту минуту у меня словно пелена с глаз упала. С момента встречи с первым существом меня мучило, что я никак не мог сообразить, какой именно язык мне напоминает диалект туземцев. Теперь у меня в голове прояснилось: ну, конечно, это был искаженный, изуродованный английский язык. Я пал жертвой ошибки, вызванной разницей в произношении: Мерка — ото была Америка, Раша — Россия, Чайна — Китай, джепы — японцы, Эйбом — атомная бомба, и так далее.

Волосы у меня встали дыбом: никогда я еще не попадал в такое трудное положение. Я чувствовал, что судьба моя будет незавидной, и не ошибся, ибо эти строки я пишу в следственной тюрьме Нью-Йорка, где нахожусь уже четвертый месяц. Боюсь, что путешествие на Меопсеру мне придется отложить на неопределенное время…

После длительного пребывания на Земле я собрался в дорогу, чтобы посетить места, полюбившиеся мне по моим прежним путешествиям, — гигантские шары Персея, созвездие Тельца и большое звездное облако у ядра Галактики. Везде я нашел перемены, о которых мне тяжело писать, потому что это перемены не к лучшему. Сейчас много говорят о распространении космического туризма. Без сомнения, туризм — прекрасная вещь, но все хорошо в меру.

Беспорядок начинается сразу же за порогом. Пояс астероидов между Землей и Марсом в плачевном состоянии. Эти некогда монументальные каменные глыбы, погруженные в вечную ночь, сейчас освещаются электричеством, и вдобавок каждый утес все больше и больше покрывается трудолюбиво высеченными инициалами и монограммами.

Особенно полюбившийся флиртующим парочкам Эрос сотрясается от ударов, которыми разные доморощенные каллиграфы выбивают в его коре памятные надписи. Несколько оборотистых ловкачей дают напрокат молоты, долота и даже пневматические сверла, и теперь невозможно найти ни одной девственной скалы в когда-то диком урочище.

Повсюду отпугивающие надписи, вроде: “Моя любовь к тебе бушует, словно море, на этом старом метеоре”, “Над этим астероидом чудесным вся наша страсть парила, словно песня”, и тону подобное, вместе с безвкусными, пробитыми стрелами сердцами. На Церере, которую почему-то облюбовали многодетные семьи, процветает настоящий фотографический бандитизм. Там рыскает множество фотографов, которые не только предлагают скафандры для позирования, но и покрывают стены скал специальной эмульсией и за небольшую плату увековечивают на них целые экскурсии, а выполненные таким образом огромные снимки для прочности покрывают еще и глазурью. Семьи — отец, мать, дедушки и бабушки, дети, — приняв соответствующие позы, улыбаются с каменных утесом, что, как я прочитал в каком-то рекламном проспекте, должно создавать “семейную атмосферу”. Что касается Юноны, то этой некогда такой прекрасной планетки почти не существует: каждый, кто хочет, отковыривает от нее камни и бросает в пустоту. Не пощадили ни железо-никелевых метеоритов — они пошли на запонки и перстни-сувениры, — ни комет. Редко какая из них появляется теперь с целым хвостом.

Я надеялся, что сбегу от этой толчеи космобусов и семейных портретов на скалах вместе с графоманскими стишками, когда выберусь за пределы солнечной системы, но где там!

Профессор Брюкке из обсерватории жаловался мне недавно, что меркнет свет обеих звезд Центавра. А как же может быть иначе, если все окрестности завалены мусором? Вокруг тяжелой планеты Сириус, которая является, так сказать, гвоздем этой системы, образовалось кольцо, напоминающее кольцо Сатурна, но состоящее из бутылок из-под пива и лимонада. Здесь космонавтам приходится обходить не только метеорные потоки, но и пустые консервные банки, яичную скорлупу и старые газеты. Там есть места, где за всем этим мусором не видно звезд. Астрофизики годами ломают себе голову над причиной неравномерного распределения космической пыли в различных галактиках. Я думаю, что разгадка проста — чем выше цивилизация галактики, тем больше там намусорено, отсюда вся эта пыль, сор и отбросы.

Это проблема не столько для астрофизиков, сколько для дворников. Как видно, и в других галактиках не умеют с этим бороться, но, по правде говоря, это слабое утешение.

Достойным развлечением является также плевание в пустоту, ведь слюна, как и всякая другая жидкость, при низкой температуре замерзает, и столкновение с ней может легко привести к катастрофе. Неловко даже говорить об этом, но лица, плохо переносящие путешествия, как будто считают, что следы их мучений кружатся потом миллионы лет по своим орбитам, возбуждая у туристов неприятные ассоциации и понятное отвращение.

Особую проблему составляет алкоголизм.

За Сириусом я попытался сосчитать развешанные в пустоте гигантские надписи, рекламирующие “Марсианскую горькую”, “Галактик”, “Лунную особую” или “Спутник отборный”, — но вскоре, сбившись со счета, прекратил это бесполезное занятие. Знакомые пилоты рассказывали мне, что некоторые небольшие космодромы вынуждены были перейти со