проматывает свое содержание изгнанника на беспутные удовольствия и попойки среди бела дня!»
7. С тем они и удалились, ни о чем не подозревая, а Арат сразу после завтрака выступил из Аргоса, соединился у Полигнотовой башни со своими воинами и повел их в Немею, где и открыл всему отряду истинную цель похода. Постаравшись ободрить людей щедрыми обещаниями и дав им пароль – «Аполлон Победоносец», он двинулся прямо на Сикион, соразмеряя скорость движения с ходом луны по небосклону: сперва торопился, чтобы проделать весь путь при свете, а потом замедлил шаг, чтобы оказаться у сада рядом со стеною как раз на закате луны. Там его встретил Кафисий и сообщил, что собачонки в руки не дались и убежали, а садовника он запер. Чуть ли не весь отряд сразу пал духом и потребовал отступления, но Арат успокаивал воинов, заверяя, что сразу же повернет назад, если собаки подымут слишком громкий лай. Тут он высылает вперед людей с лестницами – во главе их были поставлены Экдел и Мнасифей, – а сам медленно движется следом, несмотря на неистовое тявканье собачонок, которые бегут вровень с Экделом. Все же изгнанники достигают стены и беспрепятственно устанавливают лестницы. Но не успели еще первые взобраться на верх, как начальник, разводивший по постам утреннюю стражу, принялся поверять караулы: зазвенел колокольчик, замелькали многочисленные факелы, раздался шум голосов и лязг оружия. Люди Арата замерли на ступеньках лестниц и таким образом без труда укрылись от глаз караульных, но навстречу первому приближался еще один отряд, и опасность была чрезвычайно велика, однако ж и эти солдаты прошли мимо, ничего не заметив. Мнасифей и Экдел мгновенно поднялись на стену, заняли подходы с обеих сторон – изнутри и извне – и отправили к Арату Технона с призывом поспешить.
8. Незначительное расстояние отделяло сад от городской стены и башни, в которой сидел большой сторожевой пес охотничьей породы. Сам он не услышал приближавшихся врагов – то ли потому, что вообще был недостаточно чуток, то ли чересчур умаявшись за день. Но собачонки садовника подняли его на ноги; сперва он только глухо ворчал, однако ж, по мере того, как люди подходили ближе, лаял громче и громче, и, в конце концов, все кругом загудело от лая, и караульный с поста напротив во весь голос окликнул псаря, спрашивая, на кого это так свирепо лает его пес и не случилось ли какой нежданной беды. Псарь на башне отвечал, что ничего особенного не случилось, а просто собаку растревожили факелы охраны и звон колокольчика. Это всего больше ободрило воинов Арата, которые решили, что псарь с ними заодно и старается ничем их не выдать и что в самом городе они тоже найдут немало верных помощников. Но подъем на стену оказался делом трудным и опасным и слишком затянулся, потому что взбираться можно было только по одному и не торопясь – иначе лестницы угрожающе качались. А между тем времени оставалось в обрез, ибо уже пели петухи и вот-вот могли появиться крестьяне с обычным товаром, который они постоянно возят на рынок. Вот почему, хотя через стену перелезли всего сорок человек, Арат поспешно поднялся сам, подождал еще нескольких воинов и двинулся к дому тиранна и стратегию[6], подле которого всю ночь несли стражу наемники. Неожиданно напавши на них, он захватил всех до единого, но никого не убил и немедленно послал за своими друзьями, вызывая каждого из дому. Друзья сбежались со всех сторон, а тут уже занялся день, и театр наполнился народом, который был встревожен неясными слухами, но ничего достоверного о происходившем не знал, пока не выступил вперед глашатай и не объявил, что Арат, сын Клиния, призывает сикионян к освобождению.
9. Тогда, поверив, что давно ожидаемый час настал, граждане толпою ринулись к дверям тиранна и подожгли дом. Дом быстро запылал, и столб огня поднялся так высоко, что его увидели даже жители Коринфа, и до крайности изумленные, едва не кинулись на помощь. Никокл скрылся в каких-то подземных ходах и бежал из города, а воины, с помощью сикионян, загасив пожар, разграбили его дом. Арат и этому не препятствовал, и остальное имущество тираннов предоставил в распоряжение сограждан. Ни среди нападавших, ни среди их противников не было ни одного убитого или хотя бы раненого, но охраною и заботой судьбы все начинание в целом осталось незапятнано междоусобным кровопролитием.
Арат вернул восемьдесят изгнанников, покинувших город в правление Никокла, и всех, кого изгнали тиранны до Никокла, а их набралось не менее пятисот, и многие уже давно скитались на чужбине, иные – чуть ли не пятьдесят лет. Возвращались они по большей части нищими и заявляли притязания на имущество, которым когда-то владели. Они приходили прямо в свои прежние дома и поместья, доставляя величайшие трудности Арату, который видел, что город, вновь обретя свободу, не только сделался предметом покушений извне и навлек на себя ненависть Антигона, но и раздирается смутою изнутри.
Здраво оценив сложившееся положение, Арат счел наилучшим присоединить Сикион к Ахейскому союзу, и сикионяне, дорийцы по происхождению[7], добровольно приняли имя и государственное устройство ахейцев, которые тогда не блистали ни славою, ни могуществом. Города их в большинстве своем были маленькие и малолюдные, земли тощие, неплодные, владения тесные, примыкающие к морскому берегу, почти сплошь обрывистому, скалистому и лишенному гаваней. Однако ж никому не удалось яснее и убедительнее доказать, что греческая мощь неодолима, если только она соединяется с порядком и стройным согласием и обретает разумного предводителя, ибо, совершенно непричастные к древней славе Греции, а в ту пору не владея, все вместе взятые, силою хотя бы одного значительного государства, ахейцы своею мудростью и единодушием, своим умением не завидовать самому доблестному, но добровольно ему подчиняться не только сохранили собственную свободу в окружении могущественных городов, грозных армий и тиранний, но постоянно освобождали и спасали от рабства других греков.
10. Арат был словно рожден для управления государством. Великодушный, более строгий и взыскательный в делах общественных, нежели в собственных, лютый враг тираннов, он всегда и ненависть, и дружбу соразмерял с общественною пользой. Вот почему, сколько можно судить, он выказал себя скорее снисходительным и мягкосердечным врагом, чем надежным другом, ибо изменял образ мыслей в любом направлении сообразно нуждам государства и требованиям минуты. Выше всех благ на свете он ценил согласие народов, общение городов между собой, единодушие в советах и собраниях. Открытых столкновений он опасался и войну начинал без веры в успех, зато был величайший искусник вести тайные переговоры и скрытно склонять на свою сторону тираннов и города. Поэтому во многих случах он, проявив решительность, вопреки всем ожиданиям добивался успеха, но, по-видимому, ничуть не реже счастливые возможности оказывались упущенными из-за чрезмерной его осторожности. Вероятно, не только среди животных бывают такие, что прекрасно видят в потемках, но днем слепнут, ибо влага, окутывающая их глаза, слишком тонка и не переносит соприкосновения со светом, – так же точно встречаются люди, красноречие и ум которых при сиянии солнца в зычных криках глашатая пропадают, но если дело вершится втихомолку и украдкой, способности их вновь обнаруживаются в полном блеске. Такая неуравновешенность есть следствие недостаточного философского образования при хороших природных задатках, которые в этом случае рождают нравственную доблесть, лишенную знаний, – словно дикий, сам по себе выросший плод. Мысль эту можно пояснить примерами.
11. Соединив свою судьбу и судьбу родного города с Ахейским союзом, Арат поступил в конницу и беспрекословным повиновением быстро приобрел любовь начальников. Хотя он сделал важный вклад в общее дело, поставив на службу ахейцам славу собственного имени и силу Сикиона, но все распоряжения очередного стратега – будь то уроженец Димы, Тритеи или какого-нибудь иного, еще меньшего города – исполнял как любой из рядовых воинов. Царь[8] прислал ему подарок – двадцать пять талантов. Арат деньги принял, но, приняв, тут же роздал неимущим согражданам на покрытие всяческих нужд, а главным образом для выкупа пленных.
12. Бывшие изгнанники были глухи ко всем уговорам и продолжали неотступно тревожить тех, в чье владение перешла их собственность. Городу грозил мятеж, и Арат, последнюю и единственную свою надежду возлагая на доброту Птолемея, решил плыть в Египет и просить у царя денег для примирения враждующих. Он вышел из Мефоны, что севернее Малеи, желая совершить плавание как можно скорее. Но кормчий не смог справиться с яростным ветром и огромными валами, катившимися из отрытого моря, судно сбилось с пути и после долгих блужданий пристало... [
