он вовсе не нужен, я за деньгами не гонюсь…

Коммивояжер недоверчиво усмехнулся; она пожала плечами, как бы желая показать, что ее мало интересует его мнение о ней.

— Рассказывают, что жена Жуки Бадаро однажды велела обрить одну девчонку, которая спуталась с ним…

— Но откуда ты взял, что он меня интересует? Он может иметь каких угодно женщин, но не эту… — и она ударила себя рукой в грудь.

Марго замолчала, как бы снова усомнившись, стоит ли ей разговаривать с коммивояжером, но потом решилась:

— Вот что, в субботу ты не видел, что я танцевала с Виржилио? Он сейчас в Ильеусе, я к нему еду.

— Верно, я и забыл… Он там, да, да. Адвокатствует… Похоже, парень с будущим. Говорят, что это полковник Орасио выписал его для своей партии… — он с убежденным видом покачал головой. — Если так, я молчу. Только советую тебе: будь осторожна с Жука Бадаро…

Он удалился, дальнейший разговор не имел смысла: влюбленная девка хуже такой, что вовсе не знала мужчин. Интересно, как поведет себя Жука Бадаро.

Марго сняла платок и подставила ветру свои кудри.

Тень скользит по трапу; прежде чем ступить на палубу первого класса, человек оглядывается по сторонам: не идет ли кто-нибудь. Он приглаживает волосы, на шее у него повязан платок. Руки его еще распухли от ударов, полученных в полиции, однако перстень с фальшивым камнем все же налезает на палец. Помощник полицейского инспектора сказал, что, видно, ему надо поломать вообще руки, тогда он перестанет лазить по чужим карманам. Фернандо поднимается на последнюю ступеньку, направляется в сторону, противоположную от борта, где стоит Марго. Он медленно пробирается и ложится возле шезлонга, на котором храпит какой-то человек. Его ловкие руки скользят под плед, под пиджак, касаются холодной стали револьвера, вытаскивают из кармана брюк туго набитый бумажник. Человек даже не шелохнулся.

Затем он возвращается в третий класс. Прячет деньги в карман, бумажник выбрасывает в море. Теперь он обходит группы спящих пассажиров третьего класса, присаживается на корточки, разыскивая кого-то. В одном углу храпит, лежа лицом вниз — как если бы он спал на земле, — старик, едущий отомстить за смерть сына. Фернандо вынимает несколько ассигнаций из пачки и со всей ловкостью, на которую только способны его руки, засовывает их в карман старика. Потом прячет оставшиеся бумажки за подкладку своего пиджака, поднимает воротник и укладывается в самом дальнем углу, где Антонио Витор грезит во сне, будто он в Эстансии и рядом с ним горячее тело Ивоне.

На рассвете стало холодно, пассажиры спрятались под одеяла. До Марго откуда-то издалека донесся разговор:

— Если цена на какао будет четырнадцать мильрейсов, я свезу в этом году семью в Рио…

— А я собираюсь построить дом в Ильеусе…

Все новые люди подходили.

— Скверная штука получилась. Застрелили Зекинью в спину… — сказал кто-то.

— Ну, на этот раз не миновать процесса. Будьте уверены…

— Дожидайся…

Какие-то мужчины остановились напротив Марго и без всякой церемонии стали ее разглядывать. Низкорослый осклабился под своими огромными усищами, которые он поминутно разглаживал.

— Простудишься, девочка.

Марго не ответила. Другой спросил ее:

— Где же ты поселишься в Ильеусе? В пансионе мадам Машадан?

— А вам какое дело?

— Не будь такой гордой, милашка. Не за наш ли счет ты будешь жить? Вот кум Моура, — и он показал на своего собеседника, — может тебе построить домик.

Низкорослый хихикнул, подкручивая усы.

— Что ж, и построю, красотка. Только скажи «да»…

Подошел Жука Бадаро.

— Позвольте…

Те двое слегка отодвинулись.

— Добрый вечер, Жука.

Жука кивнул им и обратился к Марго:

— Тебе пора спать, дона. Лучше уж спи, а здесь нечего стоять и флиртовать с каждым…

Он сердито посмотрел на ее собеседников, и те сочли благоразумным удалиться. Марго осталась с ним наедине.

— Кто вам дал право вмешиваться в мою жизнь?

— Слушай, дона. Я пойду спущусь в каюту, посмотрю, как там жена, и сразу вернусь. Если ты будешь еще здесь, то берегись! Моя женщина должна меня слушаться… — и он удалился.

Марго с отвращением повторила: «Моя женщина» — и медленно побрела к себе в каюту. Уходя, она слышала, как низкорослый усач сказал вслед:

— Этого Жуку надо как следует проучить.

И тогда она почувствовала себя так, словно бы принадлежала Жуке, и спросила:

— Так что ж вы не проучите?

Глубокая тишина расстилается над пароходом, пробивающим свой путь во мраке ночи. Уже не звучат в третьем классе гармоника и гитара. Никто уже не поет грустные романсы о любви и печальные песни. Ушла в каюту Марго, никто больше не размышляет у перил парохода. Разговоры игроков в покер не достигают моря. Озаренный красным светом луны, предвещающим несчастье, пароход разрезает волны, окутанные теперь тишиной. Сон, полный грез и надежд, овладевает судном, идущим в ночном мраке.

Капитан парохода сходит со своего мостика и вместе со старшим помощником направляется в обход. Они проходят через первый класс, мимо пассажиров, спящих в шезлонгах под шерстяными пледами. Иногда кто-нибудь из них бормочет во сне что-то, грезя о плантациях какао, об увешанных спелыми плодами деревьях. Капитан и старший помощник спускаются по узкому трапу в третий класс и проходят между мужчин и женщин, спящих вповалку, тесно прижавшись друг к другу, чтобы согреться. Капитан идет молча, старший помощник насвистывает какую-то популярную песенку. Антонио Витор улыбается во сне; ему, видно, грезится богатство, которое он без труда завоюет на землях Ильеуса; вот он видит, как возвращается в Эстансию за Ивоне. И он счастливо улыбается.

Капитан останавливается, смотрит на мулата, грезящего во сне. Оборачивается к помощнику:

— Смеется, видишь? Ну ничего, в лесу он разучится улыбаться.

Он трогает Антонио Витора носком ноги и бормочет:

— Жаль их…