схватился за револьвер в ожидании схватки.

Жука Бадаро потащил Марго к столу; они громко заспорили на виду у всех. Мануэл де Оливейра попробовал было вмешаться, однако Жука Бадаро взглянул на него так, что тот счел благоразумным сразу же замолчать. Спор между Жукой и Марго принимал все более резкий характер; она хотела подняться, он грубо усадил ее. За другими столиками воцарилось гробовое молчание, даже старик тапер застыл на своем месте, наблюдая за этой сценой. Жука обернулся:

— Какого дьявола это дерьмо не играет? — закричал он. Старик забарабанил. Пары вышли танцевать.

Жука схватил Марго за руку и потащил ее к выходу. Когда они проходили мимо столика, где сидели Виржилио и Манека Дантас, Жука проревел Марго, которую чуть не волок за собой:

— Я научу тебя уважать настоящего мужчину, шлюха… Вести себя не умеешь… Как будто у тебя первый любовник…

Он сказал это с расчетом, чтобы услышал Виржилио; тот, потеряв самообладание, вскочил. Манека Дантас удержал его; он понимал, что Виржилио погибнет от руки Жуки, если только попытается сделать хоть одно движение. Жука и Марго спустились по лестнице, и вскоре в зал донеслись удары, которыми Жука за дверью награждал свою любовницу. Виржилио был бледен. Манека Дантас доказывал ему, что ввязываться бессмысленно.

Инцидент тем и ограничился. На другой день Виржилио почти совсем забыл о нем. Он уже не думал о происшедшем. Марго не интересовала его. Она стала любовницей Жуки, она сама того пожелала. Виржилио намеревался отправить ее в Баию, обеспечив деньгами на несколько месяцев. Она же предпочла связаться с Жукой и в ту самую ночь, когда между ними произошел разрыв, стала любовницей Жуки и рассказала во всех подробностях для газеты Бадаро о жизни Виржилио в студенческие годы. Если теперь Жука избил ее, если она не имеет права танцевать с кем хочет, то это ее вина: он, Виржилио, тут ни при чем. Он даже был склонен в какой-то степени оправдывать Жуку. Будь Марго его любовницей, ему бы тоже не понравилось видеть ее танцующей с мужчиной, который раньше был близок с ней. По гораздо меньшему поводу Виржилио несколько лет назад затеял драку в одном кабаре Баии. Он извинял Жуку даже за оскорбление, которое тот нанес ему при выходе из залы. Полковник, видимо, приревновал и потерял голову. Виржилио был доволен, что Манека Дантас остановил его, когда он чуть было не лишился самообладания и был готов вступить в драку из-за Марго. Он решил даже, что ответит на приветствие Жуки, если тот поздоровается с ним на улице. Он не затаил против него злобы: ему было понятно все происшедшее, а главное, ему вовсе не хотелось ссориться с кем-нибудь из-за Марго.

Однако инцидент этот постепенно разросся и стал предметом сплетен в городе. Одни утверждали, что Жука вырвал Марго из объятий Виржилио и при всех избил ее. Другие придумали более драматическую версию: Жука застал Марго целующейся с Виржилио и выхватил револьвер. Виржилио, однако, не дал ему выстрелить, набросился на Жуку, и произошла драка. Всеми была принята эта версия. И даже те, кто присутствовал при инциденте, рассказывали о нем весьма противоречиво. Некоторые утверждали, что Жука покинул кабаре, уведя с собой Марго, чтобы помешать Виржилио снова пригласить ее танцевать, и при этом попросил у адвоката извинения. Большинство, однако, склонялось к обратному: что Жука вызывал Виржилио на ссору, а тот струсил.

Хотя Виржилио и знал, как раздуваются в Ильеусе любые пустяки, он все же поразился, насколько серьезно отнесся к инциденту Орасио. Полковник пригласил его на другой день к себе на обед. Виржилио охотно принял приглашение, он сам искал предлога, чтобы зайти к Орасио и таким образом хоть немного побыть около Эстер, видеть ее, слышать ее голос.

Он пришел незадолго до обеденного часа и в дверях столкнулся с Манекой Дантасом, который был тоже приглашен. Манека обнял его, Орасио сжал его в своих объятиях. Виржилио нашел обоих друзей очень серьезными и подумал, что произошло еще что-то в Секейро-Гранде. Он собирался спросить, в чем дело, но служанка объявила, что обед подан, и Виржилио забыл обо всем, потому что ему предстояло увидеть Эстер. Но та холодно поздоровалась с ним. Виржилио заметил в ее глазах следы недавних слез. Он подумал, что Орасио узнал об их отношениях и приглашение на обед — не что иное, как западня. Он снова взглянул на Эстер и заметил, что она не просто печальна, а смотрит на него с обидой и злобой. А полковник держался любезнее и приветливее, чем когда-либо. Нет, это, несомненно, никак не связано с ним и Эстер. Но в чем же тогда дело, чорт возьми?

За обедом говорили почти исключительно Орасио и Манека Дантас. Виржилио вспомнил о другом обеде на фазенде, когда он познакомился с Эстер. Прошло всего несколько месяцев — и она принадлежит ему, он знает все секреты ее любимого тела, он овладел им, научил ее самым нежным тайнам любви. Она была его возлюбленной, он думал лишь о том, как бы увезти ее подальше от этих земель, на которых не прекращаются стычки и убийства. Увезти ее в Рио-де-Жанейро, где у них был бы собственный домик, в котором они прожили бы всю свою жизнь. Это не было просто мечтой. Виржилио выжидал, когда он заработает побольше денег, получит известие от друга, который обещал подыскать ему в Рио место в адвокатской конторе либо хорошую службу в государственном учреждении. Только Виржилио и Эстер знали эту тайну, они уже разработали во всех подробностях план, обсуждавшийся ими в перерывах между поцелуями на широкой постели, занимавшей почти всю спальню. Они представляли себе тот день, когда смогут принадлежать друг другу целиком, когда ничто не будет нарушать их ласки, как в нынешние ночи — они все время опасались, что служанки догадаются о его присутствии в доме. Они мечтали об этом другом дне, когда она сможет открыто пройтись с ним под руку по улице, когда они навсегда будут принадлежать друг другу.

Пока Орасио и Манека Дантас беседовали об урожае, о ценах на какао, о дождях, об испорченном какао, Виржилио вспоминал об этих мгновениях в постели, о плане бегства, который они строили в перерывах между ласками. Все это кончалось радостными и долгими поцелуями, возбуждавшими для новых любовных ласк до тех пор, пока рассвет не изгонял Виржилио и он на цыпочках не выбирался из дома Орасио.

Ему пришлось оторваться от своих мыслей, потому что Эстер, воспользовавшись перерывом в разговоре между Орасио и Манекой Дантасом, сказала:

— Говорят, вы вчера изображали из себя странствующего рыцаря, доктор Виржилио? — она улыбалась, но лицо ее было печально.

— Я? — воскликнул Виржилио, вилка замерла у него в руке.

— Эстер имеет в виду вчерашний инцидент в кабаре… — сказал Орасио. — Я тоже об этом слышал.

— Но ведь никакого инцидента не было… — возразил Виржилио.

И он объяснил, как все произошло: накануне он почувствовал безграничную грусть, беспричинную тоску, — при этом он взглянул на Эстер, — а полковник Манека пригласил его зайти в кабаре…

Манека Дантас, смеясь, прервал его:

— Так это же вы меня туда затащили, доктор! Рассказывайте так, как было на самом деле…

Придя в кабаре, продолжал Виржилио, они заказали себе по невинному бокалу виски, в это время к ним подошел поболтать Мануэл де Оливейра. А за его столиком сидела женщина, с которой Виржилио был знаком еще в Баие в те времена, когда был студентом. Он протанцевал с ней вальс, и в этот момент к женщине подошел Жука Бадаро и увел ее. Виржилио совершенно не был в ней заинтересован и вообще не обратил бы внимания на этот инцидент, если бы Жука, проходя мимо него, не произнес несколько неприятных слов. Но полковник Манека Дантас помешал ему реагировать на них; и Виржилио, в общем, благодарен ему за это, так как он не дал ему наделать глупостей из-за особы, которая абсолютно его не интересует. Вот и все, что произошло. Он сослался на свидетельство Манеки Дантаса. Эстер с нарочитым безразличием отнеслась к его объяснениям и натянутым тоном заявила:

— Ну и что с того? Кабаре как раз подходящее место для холостого человека, не связанного семейными обязательствами. Вы хорошо делаете, что развлекаетесь, у вас ведь некому из-за этого страдать… А вот Манеке там не место… — и она погрозила полковнику пальцем. — У вас жена и дети. Вот подождите, я расскажу жене, что тогда? — и, грустно улыбаясь, она снова погрозила ему пальцем.

Манека Дантас, громко смеясь, стал просить, чтобы она ничего не говорила доне Аурисидии:

— Она ведь страшно ревнива…

Орасио заключил: