Свеча, зажженная чьими-то благочестивыми руками, освещала крест, очевидно, недавно поставленный на дороге. Синьо Бадаро подумал, что если зажечь такие огоньки на всех крестах, которые будут поставлены здесь, то дороги земли какао осветятся ярче, чем улицы Ильеуса. Печаль охватила его. «Сейчас, девушка, не время для танцев, но я же не виноват… Нет, не виноват!»
2
Стычки, начавшиеся этой ночью, не прекращались уже больше до той поры, когда в Секейро-Гранде выросли деревья какао. Впоследствии жители этого края — от Палестины до Ильеуса, и даже в Итапире — стали исчислять время периодами этой борьбы:
— Это было до столкновений из-за Секейро-Гранде…
— Это произошло спустя два года после окончания стычек из-за Секейро-Гранде…
То был последний крупный эпизод борьбы за завоевание земли и самый жестокий из всех. Поэтому-то о нем и помнили в течение многих лет. История этой борьбы передавалась из уст в уста; отцы рассказывали ее детям, старики — молодым. На ярмарках в поселках и городах слепые гитаристы слагали баллады об этих стычках, о перестрелках, обагривших кровью черную землю какао:
Поэтами и летописцами этого края были слепцы. В их печальных песнях, в струнах их гитар жили традиции и история земли какао. Толпы на ярмарках, люди, приехавшие, чтобы продать муку, кукурузу, бананы и апельсины, люди, прибывшие, чтобы что-то купить, собирались вокруг слепых послушать истории времен начала эры какао — начала столетия. Они кидали монеты в чашку у ног слепого, гитара стонала, голос пел о стычках в Секейро-Гранде, о кровопролитиях прошлого:
Люди с улыбкой присаживаются на корточки, некоторые опираются на палки и внимательно, слушают повествование слепца. Гитара аккомпанирует виршам, перед глазами возникают люди, которые некогда завоевывали лес и вырубали его, люди, которые убивали и гибли сами, люди, которые сажали какао. Еще живы многие из тех, кто принимал участие в стычках из-за Секейро-Гранде. Некоторые из них упоминаются в балладах, распеваемых слепцами. Но слушатели почти не связывают нынешних фазендейро со вчерашними завоевателями. Как будто это другие существа, настолько это было давно, настолько это были другие времена! Раньше здесь высился густой и таинственный лес, теперь это плантации какао, сверкающие желтизной плодов, похожих на золото. Перебирая струны гитары, слепцы поют об этом страшном времени:
Страшная и ужасная история леса Секейро-Гранде. В ту самую ночь, когда братья Меренда и трое жагунсо Орасио на тропинке напали на Синьо Бадаро, в ту же самую ночь Жука во главе десятка людей отправился бесчинствовать в округе. Началось с того, что убили двух братьев Меренда, говорят, прямо на глазах у матери, для устрашения остальных. Потом они прискакали на плантацию Фирмо, подожгли маниоковое поле. Фирмо уцелел только потому, что его не было дома — он уехал в Табокас.
— Уже дважды ускользнул, — сказал Жука. — В третий раз не улизнет.
После этого отправились на плантацию Браза и там начали перестрелку. Браз со своими людьми оказал сопротивление, и Жуке Бадаро пришлось убраться, оставив на поле боя одного убитого жагунсо и не узнав, сколько пало со стороны Браза. Один был сражен наверняка — его убил Витор; Жука видел, как человек упал. Антонио Витор утверждал, что подбил еще одного, но другие не были в этом уверены.
Два десятка лет спустя слепцы, бродившие по ярмаркам в новых поселках Пиранжи и Гуараси, основанных там, где раньше был лес Секейро-Гранде, слагали сказания об этих битвах:
Жагунсо были в почете, за ними гонялись, вербуя тех, у кого был меткий глаз, кто доказал на деле свою храбрость. Рассказывали, что Орасио послал людей в сертан за знаменитыми жагунсо, что Бадаро не жалели денег, когда надо было заплатить меткому стрелку. Ночи наполнились страхом, тайной и неожиданностями. Ни одна дорога, как бы широка она ни была, отныне не считалась надежной для пешехода. Никто, даже тот, кто не имел никакого отношения к лесу Секейро-Гранде, к Орасио и Бадаро, не осмеливался ездить по дорогам какао без сопровождения, по крайней мере, одного телохранителя. Это было время, когда торговцы скобяными товарами наживали себе состояния на продаже оружия. Исключение составил только Азеведо из Табокаса, который разорился, поставляя оружие для Бадаро, и сумел спасти кое-что лишь благодаря своей политической ловкости. Теперь в глубокой старости он содержал зеленную лавку в Ильеусе и рассказывал юношам, учившимся в городе:
Спустя два десятка лет рассказывали и пели свои сказания об этом времени. В этих сказаниях повествовалось о подвигах Бадаро, об их мужестве, о храбрости Синьо и Жуки:
