гасим свет. После этого дежурный делает обход.
— И вы ничего не видели?
Он мотнул головой.
У ворот монастыря Аргайл насчитал целых пять машин различных государственных служб, которые в таких случаях появляются как из-под земли. Флавия стояла во дворе и горячо спорила о чем-то с Альберто.
— Послушай, я не хочу больше спорить с тобой, — сказала она, хотя по всему было видно, что уступать она не собирается. — Мне все равно, кто будет заниматься расследованием — ты или я.
«Чистой воды блеф», — подумал Аргайл.
— Меня попросили прийти сюда в связи с предполагаемым ограблением, и я предложила выяснить, что здесь происходит. Я не собираюсь взваливать на себя больше, чем…
«Поразительно, как она умудряется так убедительно лгать», — вздохнул Аргайл.
Альберто стушевался и, похоже, был близок к капитуляции. В конце концов они договорились переложить решение на своих начальников и снова перешли на приятельский топ.
— Джонатан! — позвала Флавия. — Знаешь, тебе придется написать заявление. Отдашь его вот этому человеку.
Аргайл кивнул:
— Прекрасно. Только оно будет очень коротким и абсолютно бесполезным. Хотите, я сделаю это прямо сейчас.
Альберто покачал головой:
— Сначала пусть эксперты дадут свое заключение. После этого мы поговорим с вами в более спокойной обстановке.
— Мне придется торчать здесь целый день?
— Боюсь, что так.
— А если я подожду в другом месте? Я пришел сюда всего на час, у меня сегодня лекция.
Альберто хотел было возразить, но для чего тогда существуют друзья? Флавия поручилась за Джонатана, и Альберто отпустил его, взяв обещание вернуться сразу после лекции. Джонатан и сам не знал, рад он этому или нет.
К тому времени как он вернулся, был достигнут некоторый прогресс. Из больницы поступила информация, что отец Ксавье жив, но находится в интенсивной терапии. Врачи считают невероятным везением то, что он выжил. Орудие преступления подходящей формы и размера найти не удалось. Во всяком случае, со следами крови.
Полицейские разных подразделений объединились и дружно вели допросы и составляли протоколы.
Менцис не смог сообщить ничего полезного, даже когда его убедили отвлечься от собственных проблем и сосредоточиться на более важном предмете.
Вчера вечером он ушел домой около шести, переоделся и отправился на прием, где надеялся свести знакомство с влиятельными людьми в мире искусства. Однако этих людей он там не застал, поэтому ушел рано, поужинал в ресторане, ночь провел дома. В восемь утра он зашел в бар за углом своего дома выпить кофе. Менцис продемонстрировал счет из ресторана, с готовностью согласился, что не имеет алиби с половины одиннадцатого вечера до восьми утра, но, казалось, был несильно этим обеспокоен.
— Если вы назовете мне причину, по которой я мог совершить попытку убийства отца Ксавье, мне будет интересно ее услышать, — сказал он. — По-моему, всякому ясно, что жертвой должен был стать я.
Флавия подняла на него недоумевающий взгляд. Что позволяет ему сделать такой вывод?
— Судите сами. На меня сыплются нападки со всех сторон. Вы видели эту непристойную статейку? Позор! Они написали ее с вашей подачи. Вы ненавидите иностранцев и потому скормили эту историю газетчикам.
— Уверяю вас: я не делала ничего подобного. Может, вы еще скажете, что нападение на отца Ксавье — моя работа? — сухо спросила Флавия.
— Это сделали те, кто с вами заодно, — не унимался Менцис. — Они явились ночью в церковь, чтобы испортить картину, над которой я работаю. Отец Ксавье застал их врасплох, и они ударили его. Это же ясно как день.
— А икона?
Менцис отмахнулся:
— Любительская мазня. Они взяли ее, чтобы сбить вас со следа. Думали, вы станете искать грабителей, а они останутся в стороне. Говорю вам: это сделано для того, чтобы отнять у меня Фарнезину. Но я не допущу этого. Учтите: вы лично ответите…
— Вы хотите сказать…
— Вот я сейчас сижу здесь и отчитываюсь о своих перемещениях, а завтра этот факт будет обнародован в газетах. Я не сомневаюсь, что вы при первой же возможности начнете звонить своим друзьям-журналистам. Наверняка те грязные сплетни, которыми вы их снабжаете, очень хорошо оплачиваются.
— Полагаю, мне следует возмутиться.
— Мне безразлично, как вы отнесетесь к моим словам. Я хочу, чтобы вы официально заявили, что ни в чем меня не подозреваете и все случившееся — происки моих врагов.
— Вот как?
— А я тем временем, — продолжил он, поднимая свою тушу со стула, — пойду в посольство. Посол — мой близкий друг. Вам известно, сколько денег благотворители из моей страны жертвуют на охрану памятников Италии? Вы имеете об этом хоть какое-то представление?
Не дождавшись ответа, он вышел с весьма воинственным видом.
Флавия вздохнула.
— Чувствую, то еще будет дело, — пробормотала она.
Следующим вошел отец Поль. Молодой священник был серьезен, спокоен и в меру огорчен, однако ни в коей мере не испуган. Он не проявил ни малейших признаков того естественного волнения, которое начинает испытывать любой допрашиваемый, даже если он ни в чем не виноват.
Для начала они установили, что он из Камеруна, что ему тридцать семь лет, что он священник и приехал в Рим для получения образования в Грегорианском университете.
— Это часть программы объединения церкви, — объяснил он. — Я приехал сюда, итальянские священники поехали в Африку. Таким образом мы изучаем образ жизни друг друга и постигаем значение культурных различий на собственном опыте.
— И это действительно что-то дает? Вам, например?
Он помолчал, прежде чем ответить.
— Я бы предпочел, чтобы меня послали работать в обычную церковь, в народ. Там у меня было бы настоящее дело, а здесь я без толку просиживаю в библиотеке, — сказал он. — Хотя, разумеется, я счастлив исполнять волю ордена.
— Но при этом хотите вернуться обратно?
— Конечно. Я надеюсь вернуться очень скоро. Вернее, надеялся.
— А что изменилось?
— Это зависит от того, даст ли мне разрешение на отъезд глава ордена. К несчастью, он отклонил мою просьбу…
— А теперь…
Отец Поль улыбнулся:
— А теперь, когда он поправится, он отклонит ее снова.
— А если не поправится?
— Тогда я заберу свое прошение, чтобы не подумали, будто я хочу извлечь личную выгоду из этой трагедии. Но я не сомневаюсь, ему станет лучше.
— Вы думаете, ему поможет Бог?
— О нет, я мыслю более приземленно. Просто до того, как найти свое призвание, я занимался медициной. Он серьезно ранен, но, думаю, не смертельно.
Абсолютно непрошибаемый человек, подумала Флавия. Мог бы хоть чуть-чуть возмутиться или
