считать его ненавидящего взгляда. Пойдем к ней, отец».
Они спустились с дюны и меж просохших бревен и коряг, смешанных до неразличимости с просохшими скелетами биосферы, прошли они к матери Дельфине, которая тут же без мук и без всяческих экссудатов, без плаценты и пуповины произвела мальчика, а тот тут же протянул ей руку и помог встать, и взгляд его был лучезарен, если только он сам не был лучезарным взглядом. «Теперь мы все вместе», – произнесла мать, и они отправились в необозримость, все четверо, если есть тут нужда в подсчете уходящих.
Кажется, за ними еще юлила доска Рокси, пока не растаяла в общей доскотеке.
В саду, окружающем дом, где во все времена года что-нибудь да цвело – зимняя ли камелия три месяца пылала алым огнем, неизвестный ли мне по названию суховатый куст весной покрывался маленькими цветочками, создавая лиловый мираж, ирисы ли вдруг в какую-то ночь мощно поднимали свои ярко-синие замысловатые головки, гортензии ли на все лето заявляли о своем пышном присутствии, мальвы ли покрывали свой куст сиреневыми откровениями поздней весны, магнолия ли развешивала свои белые чаши с непременными в их глубине крупными каплями влаги, летние ли петунии в оранжевом раже седлали ворота, дерзко ли утверждался розовый олеандр, розы ли потаенно возникали вдоль подзаборной колючей путаницы, – в этом саду в сумерках я сидел, уставившись на освещенную стеклянную дверь своего кабинета, где на столе под двумя лампами стоял мой открытый iBook G4 и призывал к завершению работы.
Должен признаться, что не ожидал такого грустного финала. Все как-то грезился некий вызов, что-то вроде победы, встреча не призраков, а живых, волна какого-то отпетого героизма, смесь мягкой грусти с жесткой иронией; в этом роде. Увы, за пять страниц до конца все повернулось иначе. Так уже не раз случалось в моей практике сочинительства романов. Не только характеры показывают свой нрав, противится и композиция. Роман разваливается и тем самым свершается. «Редкие земли» обретают ритм и поэтический слог.
* * * Вблизи селенья ИттербиУченый шведский КарлВ озерах камни теребил,Кораллов он не крал.Там проявился хитрый Иттрий,Сей тугоплавкий элемент.Ракеты, что твои осётры,Несут свои крутые бёдраИ возжигают страсть комет. * * * Чу, тайные шаги Лантана...Крадется пестрый, как султан,Могучий, как нога атланта,Со стрижкой модного шатена,Торит он тропку на Алтай. * * * Когда тебя назвали Церий,Не знали, что преломишь свет,И в химии, как в мире целом,Возникнет ультрафиолет.Ты видишь зерна? Хохочет ёрник,И Цельсий прыгает, как в цирке,А слышится дуэт на цитрах,И в парке цитрусы трясут.Тащитесь по дорогам торным,Где путник шел в венке из тернийИ мыслил по бокам тростник.Там плебс вопил, как воют звери,Как скрытые в хиджабах стервы...Где тот пророк, в кого я верю?Но перли сквозь трясины вепри...Так и назрел бы гнусный чирий,Когда б не Церий. * * * Клади в карман магнит – Самарий,А также славный Неодим,И, если их возьмем суммарно,Они притянут к нам амуров,Хватать их будут наобум. * * * Сквозь атмосферу жаждет ТербийУсилить свой люминофор,Как замечательность верлибраУсиливает древний хор.И всё проносится, как зебры,И стонет, как под вихрем вербы,А под мостом ревет отребьеИ жрет хрящи и кости рыбьи,А нищий убегает с торбой,И на потребу всяким ордамОтменные саперы- сербыТолкают задницей мотор. * * * В тот день заладил адский ливень,Но сквозь прозрачнейший рентгенПредстал пред нами Гадолиний,Как будто прибыли в Рангун.Пред нами восемь га долины,Муссон и вихрь, потоп минут.Там проплывают на гондолеТуда, где стонет менуэт,К дворцу имперскому Елены.Мечтает всяк: альков для лениЕму в палаццо отведут,Где будет Гадолиний вздут. * * * Он ускользал от нас, Европий,Пускался в хитрые финты.Понадобились шурупыЕго к Таблице привинтить.Теперь сидим и пьем сиропыИ поглощаем дежоне:Химический бифштекс с укропомИ сплав с сибирским бланманже. * * * Да кто этот ваш пресловутый Диспрозий?Спросил на бегу торопливый прозаик.Какие вы все, журналисты, занозы,Ответил агент, суетливый, как заяц. * * * Он редкостный, но также сходныйС любой землей, балтийский Скандий,И высится он, словно АндыНад плоскогорьем этим гадским,Где правит Кадмий. * * * Хотите, назовите ГольмийИ съешьте с солью.Он вам придаст изящность пальмы,И в теплый вечер в Стокгольме старомСтен Гетц нас проведет по барамСвоим бемолем. * * * Если возьмете вы Празеодим,Свяжете с Эрбием подшофе,Тут же ударитесь в праздные оды,Тулий завалится к ночи в кафе.Тулий гулякаС изящнейшей талией,Эрбий возвышенный,Весь в серебре.Дверь открываютПрометий-романтикИ ПразеодимС бесом в ребре.Urbi et orbi, земель волонтеры,Все вдохновенны, и кое-кто пьян,Вот перед вами бойцы и фрондеры,Три мушкетераИ Д’Артаньян. * * * Из редких редчайший Лютеций,В толпе элементов и сплавовВстречаешься ты, как литовецВ толпе мусульманских арабов.Вот лето приходит, и с лекцийСтуденты бегут, словно плутни,И тучи вскипают, как клецки,Под пенье божественной 
