Мистер Парэм, который всегда очень заботился о своей внешности и костюме, ощутил глубокую неприязнь к здоровяку Джерсону. Тот выглядел настоящим скотом, — казалось, он готов кидаться на все и на всех и рвать глотки, точно попавший в засаду дикий кабан. В нем было куда больше от зверя, чем от человека. И, однако, при всей своей свирепости он, бесспорно, отличался непоколебимой верностью, на какую способны лишь великие герои, у него было жестокое, непреклонное, навеки преданное сердце. Бесспорно?

Мысль мистера Парэма вернулась к последнему изречению Кемелфорда и к этому странному месту, куда забрели они с Джерсоном. «Власть уже в других руках»? Не Джерсона, но чьих-то других? Как возник спор, из-за которого они теперь стоят лицом к лицу? Джерсон, разгоряченный и грязный, против чего-то другого? Что-то другое — не та группа людей и не эта. Не нация и не империя. Не Америка и не Европа. Нечто вроде излучения, испускаемого освобожденным и выпущенным на волю разумом человечества.

В манере держаться, в проблесках решительности мистера Парэма еще давал о себе знать Владыка Дух, но это была только маска; мистеру Парэму казалось, что самый разум его лежит нагой и беззащитный, открытый ударам этих неожиданных врагов, проповедников новой, непонятной ереси.

— К чему вы стремитесь? — спросил он. — Чего вы добиваетесь? Мои мысли и принципы по-прежнему разделяет весь род людской. Они движут историей. Они та сила, что создала цивилизацию наших дней. Верность традициям. Дисциплина. Повиновение. А что провозглашаете вы? Для чего вы подняли из вод дно морское и построили все это?

— Мы не поднимали дно морское, — сказал Кемелфорд. — Мы ничего тут не строили. А цель нашу мы познаем, когда ее достигнем.

— Какого же черта… — начал Джерсон.

— Эта лаборатория возникла сама собой, никто в отдельности не задумывал ее заранее. Никто не предвидел. Она возникла сама собою. Как возникают все великие изобретения. Их создают не отдельные люди, но человеческий разум. Этот край — сокровищница неведомых минералов — лежал под водами моря и только ждал, чтобы кто-нибудь выполнил все, без чего невозможно было поднять его на поверхность. А наши заводы и газ, который мы тут производим, могли появиться лишь при определенных условиях. Мы, ученые и предприниматели, каждый в отдельности соблюдаем только одно самое главное условие — нельзя сковывать развитие человеческого разума. Теперь, когда все это уже создано, мы стараемся понять, что надо делать дальше.

— Уф! — вырвалось у Джерсона.

— Прежний образ жизни человечества уходит в прошлое. С терпением, которое воспитала в нас наука, мы наблюдаем за появлением нового. Век войн и завоеваний миновал. С войной покончено, но вместе с нею миновало безвозвратно еще очень многое, без чего прежде жизнь казалась немыслимой. Годы угнетения подходят к концу. Патриоты, воины и владыки, флаги и нации должны быть раз и навсегда сданы в архив. Государствам и империям конец. Верность и преданность этим дряхлым святыням должны умереть. Они больше не нужны людям. Теперь они только нелепы и опасны. Как это сказал тогда сэр Басси? Рассуждения кролика, который жил при королеве Елизавете. Поскорее захлопните книгу национальной вражды, войн и завоеваний и передайте ее для изучения психологам. Мы труженики нового рассвета. Мы не принадлежим ни к какой нации. Не связаны никакими традициями. Мы смотрим вперед, а не назад. Мы поняли, что такое воля и разум, мы сообща ими владеем и им повинуемся. Такие, как мы, должны будут навести порядок в мире, сделать его полем деятельности тех творческих сил, которые нами движут, для которых мы сосуд и орудие.

— Но ведь вы тут делаете газ! — сказал мистер Парэм. — Это ваше варево — опасный, ядовитый газ! Как же так?

— Этот процесс тоже необходим! Если эта реторта треснет и в нее проникнет воздух… что ж, где-нибудь в другом месте все начнется сызнова. Здесь все будет кончено. То, что вы видите в этой реторте, — лишь звено в длинной цепи сложных процессов. Прежде чем продукт наших трудов будет готов к употреблению, он должен пройти разные стадии, он бывает едким и разрушительным. Он разъедает и разрушает на каких- то стадиях — это неизбежно. Но бывают ли большие начинания без риска и опасности? Зато, когда мы доведем дело до конца, наш газ уже не будет ядовитым. Мы добудем тончайшее вещество, которое, проникая в кровь, нервы и мозг человека, впервые, как никогда, очистит его разум. Человеческий мозг, все еще обремененный, задавленный грудами старого хлама, отравленный, смятый и искалеченный, благодаря этому новому веществу избавится от всего, что связывает его и мешает взлететь и расправить крылья во всю их мощь. А тогда возникнет новый мир, ничуть не похожий на тот, к которому привыкли вы. Мир, какой вам и не снится. Вы не в состоянии вообразить и десятой доли того, что способен создать раскрепощенный человеческий мозг. Все жалкие ценности прошлого будут отброшены и забыты. Ваши царства и империи, ваша мораль и ваше право, — все, что кажется вам столь прекрасным и возвышенным, геройство и жертвы на поле брани, мечты о господстве, вся эта ваша романтика, преданность слуг, покорность женщин, привычка лгать детям, все хитросплетения и непроходимый вздор вашего старого мира — все это будет смыто с человеческого разума. Мы здесь готовим новую нравственность и новое мужество. Вместо того чтобы вечно подозревать и убивать друг друга, соперничать друг с другом, порабощать и пожирать друг друга, мы создадим мир равных, где все будут трудиться сообща, руководствуясь познанной действительностью, стремясь к целям столь высоким, что вы их и вообразить не можете…

— Да это голос самого Сатаны! — прервал мистер Парэм. — Это смертный грех — гордыня — бросает вызов небесам. Начинается новое вавилонское столпотворение.

— Нет, — возразил Кемелфорд, и мистеру Парэму почудилось, что собеседник растет и раздается вширь и голос его доносится откуда-то с высоты. — Это способ вырваться из плена нашего «я». Это путь к новому. Если вы и дальше будете цепляться за ваши традиции, историю, как ее понимаете вы, — с теми новыми силами и возможностями, какие мы, ученые и промышленники, вкладываем вам в руки, конец может быть только один — катастрофа.

Это слово гулко отдалось в мозгу мистера Парэма. И вдруг его внимание привлек Джерсон. Здоровый глаз генерала, расширенный и неподвижный, был устремлен на Кемелфорда, губы стиснуты, вся его бульдожья физиономия выражала неудержимое бешенство. Он побагровел. Он стоял неподвижно, точно окаменел, и только медленно, едва заметно двигалась правая рука. Вот она нащупала револьвер, стиснула его и потянула из кобуры.

Противоречивые мысли бушевали в голове мистера Парэма. Речи Кемелфорда были глубоко враждебны и отвратительны ему, но он вовсе не хотел их прерывать, он хотел дать Кемелфорду выговориться; и уж никак не хотел он, чтобы разговор прервал Джерсон на свой, чисто джерсоновский лад.

И вообще, что здесь делает Джерсон? Его сюда не приглашали. Но разве они в гостях? Это ведь не званый обед. Это спиритический сеанс. Да нет же! Что такое? Где мы? В Кэйме?

В душе мистера Парэма, теперь объятой страхом, рассудок боролся с чувством. Нет, пока еще ни в коем случае он не желает такой развязки. Он слабо шевельнул рукой, словно хотел помешать Джерсону.

И тут Джерсон выхватил оружие.

— Не путайтесь, — бросил он Парэму и крикнул Кемелфорду: — Руки вверх!

Кемелфорд словно не понимал, какая опасность ему грозит.

— Уберите-ка эту штуку, — сказал он. — Дайте сюда. Вы что-нибудь разобьете.

Протянув руку, он шагнул к Джерсону.

— Назад! — приказал Джерсон. — Я вам покажу, пришел ли всему конец. Это только начало. Настоящий Верховный лорд — это я. Действовать только силой и расстреливать на месте. Думаете, вы мне нужны с вашим газом? Катастрофа! Плевал я на ваши катастрофы! Вечно вы ими грозите, и никогда их не бывает… Руки вверх, говорят вам! Руки вверх, старый дурак, черт бы тебя побрал! Стой!!!

Он выстрелил. И тотчас, перед самым носом мистера Парэма, синеватое дуло нацелилось на сэра Басси.

Тщетно. Пуля Джерсона ударилась о стальную дверь, которая захлопнулась за этим неуловимым человечком. В мистере Парэме всколыхнулся гнев, эти двое своим вечным упрямым непокорством выводили его из себя. Ему все еще хотелось дослушать Кемелфорда. Да, что же Кемелфорд? Но Кемелфорд, шатаясь, едва держась на ногах, схватился рукой за горло.

И тут, как он и предсказывал, разразилась катастрофа.

Что-то треснуло, разлетелись осколки стекла. Кемелфорд, падая, проломил огромную реторту, увлек с