Солнце садилось — раскаленный добела шар — и окаймило радужным сиянием гряду холмов. Верховный лорд поглядел назад, на голую, неприютную, залитую солнцем корнуэльскую равнину и стал подниматься в гору.

— Пока это проклятое солнце не село, мы вряд ли что увидим, — сказал Джерсон. — Но нам спешить некуда.

— Воздушный разведчик, — сказал Верховный лорд.

— Это они высылают. Он тут все время кружит. А другой над морем. Но вода не так уж прозрачна, надеюсь, наши подводные лодки сквозь нее не разглядишь, да они особенно близко и не подходят.

— У нас есть подводные лодки?

— Пять штук. Было шесть. Но одна погибла. Носилась вдоль берега как чумовая. Дно морское неровно, Черт их знает, как они это ухитрились — подняли десятки квадратных миль. Как-то сумели. Наша лодка, видно, напоролась на какую-то глыбу или барьер… на том месте его не должно было быть. Они создали весь этот свой Лайонесс из ничего, чтоб не платить законным владельцам земли. Они въелись в это самое дно и добывают из него ископаемые, прямо из-под моря… То самое сырье, за которое мы бы все на свете отдали.

Верховный лорд озадаченно разглядывал каменный выступ справа от них.

— Кажется, я припоминаю эту дорогу… вон та скала мне знакома… и поворот за ним.

— Дорога идет в Пензанс. Прежде шла.

— И тот заброшенный оловянный рудник, что мы миновали, тоже мне знаком. Что-то есть странное в этой двойной шахте… я бывал здесь только в юности. Тогда я бродил по этим местам с заплечным мешком. От Лендс Энда, через эти места, до самого Тинтэйджела.

— Тут теперь все по-другому, сейчас увидите.

Верховный лорд промолчал.

— Ну вот. Теперь нас могут заметить. Шагайте как ни в чем не бывало. Вон тот молодчик, может, следит за нами. Вечер ясный, прозрачный, как стеклышко. Ни тумана. Ни облачка. Я бы предпочел, чтоб сегодня было пасмурно.

— А почему не видно наших аэропланов?

— Потому что нам надо застать ваших приятелей врасплох, — не без презрения ответил Джерсон.

И в какой уже раз за последние несколько дней Верховный лорд с огорчением почувствовал, что он не на высоте. Он задал глупый вопрос. Джерсон, великий знаток и мастер по части войны, все больше забирал власть в свои руки. Сказать было нечего, и Верховный лорд молча стал созерцать открывшийся им вид. Джерсон по-прежнему был начеку.

— Давайте-ка сядем тут, на берегу, надо укрыться в вереске. Нечего стоять и глядеть по сторонам, а то они еще заподозрят, что за ними следят.

Да, тут все переменилось.

Кэйм не похож ни на город, ни на завод, ничего подобного мистер Парэм еще никогда не видел. Ибо не кто иной, как мистер Парэм, смотрел сейчас на этот странный пейзаж. Кэйм торчал на фоне пламенеющего неба, широкий, черный, приземистый, точно какой-то невиданный, несуразный военный корабль. Низкий, длинный, в десятки раз больше всякого военного корабля. Он стоял против света, и потому нельзя было толком разглядеть его, виден был лишь тяжелый, вытянутый силуэт. Его огромная клинообразная тень покрывала тайной и мраком что-то неразличимое — быть может, в ней скрывались бесчисленные потоки и глубокие водоемы. Полоска суши, протянувшаяся к этой махине, поблескивала в лучах заходящего солнца, а там, где скала или камень загораживали свет, ее перерезали длинные, зубчатые тени, перемежающиеся треугольники тьмы.

— Но ведь тут было море, — сказал мистер Парэм.

— Да, было.

— А там мыс Лэндс Энд, где кончалась суша.

— Теперь она тянется дальше.

— Я бродил в этих местах… теперь трудно сказать, где именно… и в заплечном мешке у меня лежал Теннисон — «Смерть короля Артура». И я… я был тогда молод… я глядел на закат… великолепный, сияющий закат, вот такой, как сегодня… и грезил об исчезнувших городах и дворцах Лайонесса, и наконец они привиделись мне, точно мираж, сверкающий в лучах заходящего солнца.

— А Лайонесс вот он, и нет тут ни городов, ни дворцов, ни рыцарей. И ничего он не сверкает. И вместо короля Артура с его круглым столом тут засела шайка Кемелфорда и замышляет черную измену… Хотел бы я знать, что именно они замышляют, хотел бы я знать…

Джерсон помолчал, потом вновь заговорил, пожалуй, не столько с мистером Парэмом, сколько с самим собой.

— Они раздобыли здесь сырье. Захватили его, они все захватили. Если б мы могли вырвать у них Кэйм… все было бы наше, у меня есть люди, им бы только дорваться до этого сырья, они бы уж знали, что с ним делать. Тогда у нас будет вдоволь отравляющих веществ, чтобы нагнать страху на весь мир… И мы нагоним на них страху… Но действовать надо быстро и уверенно — броском, чтоб они и опомниться не успели, — сразу положить их на обе лопатки. Сами они нам завод не отдадут — скорее взорвут его. Кемелфорд так и сказал: Бог знает, до чего дойдут эти химики! В прошлую мировую войну они не смели сказать военным «нет».

— Эти берега сильно изменились, — сказал мистер Парэм. — И весь мир изменился. Сегодня мне кажется, что и сам господь бог изменился, он стал непонятен и страшен.

Посидели молча. Солнце, еще недавно ослепительно-яркое, клонилось к закату, вот оно четко выписало в небе силуэт Кэйма и из слепящего белого пламени превратилось в багряный диск.

— Скажите, — заговорил мистер Парэм, — каковы наши планы?

Джерсон покосился на разведчика, чтобы увериться, что он их не услышит.

— У нас сейчас столько газа Л, сколько успела произвести империя, пока эта публика не завладела сырьем. Примерно столько, сколько нам сегодня потребуется, не более того. Там, немного подальше, он свален у дороги под видом бочек с дегтем. А вон около тех домишек — прежде это был рыбачий поселок, а теперь местные жители выращивают овощи, держат коров и стирают на тех, кто работает в Кэйме, — стоят штабеля бочонков с пивом — это тоже газ Л. И среди скал тоже спрятаны баллоны и ящики.

— А где же наши люди?

— В Бодмине, в Пензансе, — дождутся темноты, вскочат на велосипеды — и сюда… да и здесь их немало, только вам не видно: с вечера прячутся в канавах и под грудами сухого вереска в лесу, где мы проезжали. Ждут бесшумно ракеты, она будет пущена ровно в час ночи. Каждый знает, что он должен делать. А за этой первой линией наготове Берчиль, у него свои люди в каждом городишке и селении от Плимута до Экзетера, все они до поры до времени держатся в тени, но в нужную минуту вмешаются. Берчиль — вот это человек! Какая энергия! Он как мальчишка — умнейший великан мальчишка. Уж он не допустит, чтоб кашу заварили без него. Побольше бы нам таких!

— А что будет в час ночи?

— Мы тихонько перетащим баллоны и бочки в большой ров, который у них выкопан вокруг всего завода, проверим, надежно ли пригнаны наши маски, и выпустим газ.

— И что тогда?

— Они тут поизвиваются малость, черт бы их подрал!

— А потом?

— А потом им крышка. Мы в противогазах пойдем на завод — и он наш. Это все равно, что уничтожить осиное гнездо.

— А вдруг газ не подействует мгновенно и они успеют все взорвать?

— Тогда нам с вами крышка, дорогой мой Верховный лорд. Когда мы вернемся в Лондон, он будет готов предать нас и продать вместе с британским флагом — лишь бы нашелся покупатель. Когда мы вернемся, никакой любви к отечеству не будет и в помине — нигде, от Китая до Перу. А лорды и диктаторы пойдут по дешевке — десяток на пенни. Или — если мы не потеряем уважения к себе — мы не вернемся в Лондон. Но, я думаю, мы можем положиться на газ Л.

Никогда еще Верховный лорд не чувствовал себя до такой степени мистером Парэмом. Он огляделся вокруг — вечер был точно золотой купол, воздвигнутый из тепла и тишины, и жизнь казалась прекрасной, и