Он улыбнулся.

— Ужасно?

— Ладно, ладно, смейся надо мной, я знаю только, что я счастлива.

Несмотря на все, что здесь произошло, Кизия любила этот город. В нем было что-то особенное. Ее мысли снова обратились к Люку, и она не смогла сдержать улыбки.

— Ты знаешь, это непостижимо: я проехала три тысячи миль, чтобы побыть с ним всего один час.

— Что-то говорит мне, что, если бы понадобилось, ты бы преодолела и шесть тысяч.

— Может быть, и все двенадцать.

— Даже двенадцать? Ты уверена? Он снова поддразнивал ее, и ей это нравилось. С ним легко.

— Ну и язва ты, Алехандро. Но такая славная язва.

В Сан-Франциско был час ночи, а для них — четыре часа утра, но совсем не хотелось спать.

— Пойдем где-нибудь выпьем, Алехандро!

— Нет, я бы лучше покатался.

— В моем распоряжении общество трезвенников. Как приятно!

Она поджала губы, а он засмеялся.

— Пусть так. Давай закинем вещи в отель и поедем на залив.

Алехандро сидел за рулем машины, которую они взяли напрокат в аэропорту.

— К вашим услугам, мадам! Это то, к чему ты привыкла, правда?

— И да и нет. Единственное, к чему я совершенно точно не привыкла, так это к таким замечательным друзьям, как ты. Ты удивительный, — сказала она очень мягко. — Никто никогда не сделал для меня так много, как ты. Даже Эдвард. Он заботился обо мне, но нам никогда не было легко друг с другом. Я люблю его, но совсем по-другому. Он всегда ждал от меня слишком многого.

— Чего, например?

— О… стать такой, какой мне было предназначено, и даже более того, я думаю.

— Ты и стала.

— Не совсем. Кажется, компьютер намешал всего во мне, немного напутав: некоторые части не подходят, не соответствуют мне.

— Ты не права. У тебя на месте главное: голова, душа, сердце.

— Нет, любовь моя. Ты не прав. Главное — это на какие званые вечера ты ходишь, какую одежду носишь, к каким благотворительным обществам принадлежишь.

— Ты заблуждаешься.

— Больше нет. Раньше заблуждалась.

Она вдруг посерьезнела, но ненадолго. Они приехали в «Ритц». Их встретила Эрнестина, в зеленом клетчатом банном халате, с явным неодобрением отнесясь к тому, что Кизия на этот раз в обществе Алехандро, а не Люка. Она успокоилась, когда узнала, что им предназначены отдельные номера в противоположных концах коридора. Она снова отправилась спать, а они вышли к машине.

— На залив!

Алехандро был возбужден не меньше, чем она.

— Благодарю, Дживис!

— Слушаюсь, мадам!

Они пустили машину по холмам и чувствовали себя в каботажном суденышке, которое швыряло на волнах.

— Остановимся перекусить?

Она улыбнулась в ответ и кивнула.

— Ну вот, кого что привлекает. Меня — залив, тебя — еда. Добро пожаловать домой!

— Ни одной пиццерии не видно.

— Может, здесь их нет? В ответ он скорчил рожу.

— Есть, но мы не держим их под контролем, как в Нью-Йорке. В один прекрасный день спятившие пиццы захватят город. — Он сделал свирепое лицо, и она засмеялась.

— Ты чудак. Боже мой, посмотри, что с машиной!

Они въехали в кафе под открытым небом, где обслуживали прямо в машинах. Перед ними стоял гоночный автомобиль с сильно задранной задней частью кузова.

— Они не разобьют себе физиономии?

— Нет, конечно. Какая красивая! — восхищенно произнес он и широко улыбнулся. — Скажи-ка, ты что, никогда не видела таких машин? Ни разу в жизни?

— Насколько помню, никогда. Уж я бы запомнила! Может, в кино. Ну и ужас!

— Ужас? Красавица! Протри глаза! Она засмеялась и покачала головой.

— Только не говори, что у тебя была такая. Не пугай меня!

— Была. Моя первая машина. Потом у меня изменился вкус и я приобрел подержанный «фольксваген». В жизни все складывается по-разному.

— Это звучит трагически.

— Так и есть. У тебя была машина, когда ты была подростком?

Она отрицательно покачала головой. Он недоверчиво посмотрел на нее.

— Нет? Бог мой, да у каждого, достигшего шестнадцати лет, есть в Калифорнии машина. Ты, наверно, сочиняешь. Бьюсь об заклад, что у тебя был «роллс-ройс». Сознайся!

— Нет, — она замотала головой. Они подъехали к окошку, чтобы заказать себе «такое».

— Я хочу, чтобы вы знали, мистер Видал, у меня не было никаких «роллс-ройсов»! Я одалживала старый, рассыпающийся «фиат», когда останавливалась в Париже, и это все. У меня никогда в жизни не было машины.

— Какой позор! Но в твоей семье была, правда?

Она кивнула.

— Ага! И это был…

— О, обыкновенная машина. Четыре колеса, четыре двери, руль. Все, что обычно бывает.

— Ты хочешь сказать, что это был «роллс-ройс»?

— Нет.

Она улыбнулась ему и протянула «такое», который только что подали.

— «Бентли». А вот у моей тети был «роллс-ройс», если тебе от этого легче.

— Значительно. Давай сюда «такое». Может быть, ты прибыла сюда за три тысячи миль, чтобы увидеть своего старика, а я — чтобы поесть «такое». Какой-то «бентли». Боже!

Он с удовольствием откусил кусочек. Кизия откинулась на своем сиденье и задумалась. С ним было очень удобно — не надо ничего изображать. Она могла оставаться сама собой.

— Ты знаешь, что смешно, Алехандро?

— Да. Ты, — сказал он.

— Нет, я серьезно.

— Да что с тобой?

— Ради бога, возьми еще «такое» и успокойся.

— Не могу, меня уже распирает от газов.

— Алехандро!

— Правда. А что, с тобой такого не бывает? Или ты избавляешься?

Засмеявшись, она покраснела.

— Я отказываюсь отвечать на этот вопрос на том основании, что…

— Уверен, что ты делаешь это во сне. Громко.

— Алехандро, ты невыносим. Ну что ты болтаешь?

Он не переставая поддразнивал Кизию, когда пребывал в хорошем расположении духа, но ей это нравилось. Он был таким тихим в самолете, а сейчас снова стал веселым.

— Что я собиралась сказать вам, мистер Видал, перед тем как вы повели себя таким оскорбительным образом…

— Оскорбительным? Выдумки!

Он уже переключился на пиво и сделал глоток.